| Кутковец Татьяна Ивановна - директор
по исследованиям Института социологического анализа.
Юдин Борис Григорьевич - д. ф. н., профессор, главный редактор журнала "Человек". |
Казалось бы, человечество давно привыкло к едва ли не ежедневным известиям о новых научных достижениях и обычно реагирует на них достаточно спокойно. Однако новость, пришедшая из Шотландии 23 февраля 1997 года, вызвала невиданный взрыв эмоций. О событии заговорил весь мир, и не только ученые, но и политики, юристы, философы, священнослужители, социологи. Как водится, мнения разделились и пришли во взаимное столкновение.
Несомненно, во многом острота дискуссий обусловлена не столько возможностью применения новой технологии к размножению овец, коров или обезьян, сколько перспективой клонирования человека. Показательно, что наиболее распространенной и самой первой реакцией оказались не восхищение и гордость за новое достижение человеческого разума и не ожидание новых благ, а скепсис и сомнения. А ведь еще лет 30-40 назад на успехи науки общество реагировало совсем по-иному.
В наши дни восприятие науки существенно изменилось, стало намного более сложным и неоднозначным, и мы уже не удивляемся, а скорее принимаем как должное настороженность, беспокойство и опасения по поводу возможных неприятностей и угроз, которые несет новое достижение науки. Уже предложено и широко обсуждается множество сценариев грядущих катастроф - следствий клонирования людей. Это и создание каст людей, специально приспособленных для выполнения ограниченного круга функций, и получение существ-"копий", которые будут живыми складами донорских органов и тканей для своих генетических "оригиналов", и воссоздание умерших гениев или злодеев, и многое другое.
Важно, впрочем, отметить, что в отличие от прошлого, предостережения стали звучать не после, а до того, как новая технология вышла на уровень практического применения. Вряд ли стоит напоминать, сколько сил и средств пришлось приложить человечеству в XX столетии, чтобы преодолеть или хотя бы смягчить вред, нанесенный использованием технологий, опасные последствия которых не получили своевременной оценки.
Более того, едва ли не прочность аксиомы приобрел так называемый "технологический императив" - суждение, согласно которому все, что технически возможно, непременно реализуется. При этом предполагается, что нам людям остается лишь приспосабливаться, насколько возможно, к все новым и новым "джиннам", выпускаемым учеными из пробирок.
Однако в данном случаи проблемы этического и правового регулирования исследований стали обсуждаться и решаться еще до разработки новой технологии. Значит, технологический императив вовсе не безусловен, и человеческий разум, вообще-то говоря, в состоянии совладать не только с внешним миром, но и с собственными творениями.
За прошедшие со времени первого сообщения полтора года было высказано множество мнений по поводу того, допустимо ли позволить ученым заниматься исследованиями и разработкой технологий, направленных на получение клонов - точных генетических копий существующих или существовавших людей. И, по-видимому, уже пора переходить от эмоциональных откликов к рациональному анализу и высказанных точек зрения, и тех решений, которые уже приняты, - к извлечению уроков, пусть пока предварительных.
В этой связи, на наш взгляд, прежде всего необходимо как-то упорядочить существующие позиции. Проще всего это сделать, выстроив их в своего рода спектр. Крайние точки спектра таковы: одна - позиция тех, кто считает, что никакие ограничения не нужны, другая - тех, кто настаивает на полном и безусловном запрете любых работ в этой области.
Первую позицию отстаивают некоторые (очень немногие) представители научного сообщества и политические деятели, видимо, стремящиеся продемонстрировать собственную экстравагантность. Какие бы мотивы - будь то свобода научного поиска, коммерческие соображения, погоня за политическими дивидендами - ни стояли за этой позицией, надо иметь в виду, что перспектива клонирования человека затрагивает будущее не только отдельных лиц или групп, но и всего человечества, значит соответствующие решения должны приниматься на максимально широкой основе.
Между прочим, странным образом близкими оказываются и взгляды тех, кто хотя и выступает категорически против клонирования, но под влиянием упомянутого технологического императива скептически оценивает возможности общества контролировать ход событий, а потому считает любые попытки регулирования бесполезными.
Что касается второй из крайних позиций, то, строго говоря, последовательное ее проведение привело бы к прекращению очень и очень многих биологических исследований и практически всех работ в области генной инженерии, поскольку их результаты если не прямо, то косвенно способствуют разработке и совершенствованию метода клонирования. Следовательно, такая позиция будет реалистичной лишь в той мере, в какой удастся провести соответствующие разграничения - чтобы с водой не выплеснуть ребенка.
В специальном заявлении 11 марта 1997 года генеральный директор Всемирной организации здравоохранения (ВОЗ) доктор Накаяма отметил: "Оппозиция к клонированию человека не должна вести к запрету всех без разбора процедур и исследований по клонированию. Клонирование человеческих клеток - это рутинная процедура в производстве моноклональных антител для диагностики и лечения таких болезней, как рак". Вообще же, сама по себе запись в законе, запрещающая клонирование человека (а именно такой путь предлагался в проекте циркулировавшего в нашей Государственной Думе законопроекта "О правовых основах биоэтики и гарантиях ее обеспечения") будет иметь мало смысла, коль скоро при этом не дается четкой и недвусмысленной трактовки того, что именно под этим понимается.
Некоторые другие, не столь крайние, точки зрения на клонирование представлены в публикуемых в этом номере материалах. Наиболее значимыми представляются аргументы Национальной консультативной комиссии по биоэтике США, которые легли в основу политики американских властей но этому вопросу.
Но для россиян, пожалуй, важнее позиция, изложенная в специальном документе, принятом в начале этого года Советом Европы. Речь идет о дополнительном протоколе к Конвенции "О правах человека и биомедицине". Здесь нет надобности полностью приводить этот юридический документ, содержащий множество чисто технических деталей. Наиболее существенными нам кажутся те места из преамбулы к протоколу, где говорится, что "инструментализация человеческих существ путем намеренного создания генетически идентичных человеческих существ несовместима с достоинством человека и, таким образом, представляет собой злоупотребление биологией и медициной" и что возможны "серьезные трудности медицинского, психологического и социального порядка, которые такая намеренная биомедицинская практика могла бы породить для всех вовлеченных в нее индивидов". Слова о недопустимости инструментального отношения к человеческому существу фактически воспроизводят мысль, впервые сформулированную Кантом, что к человеку всегда надо относиться как к цели в себе и никогда - как к средству.
Имеет смысл процитировать и первую часть статьи 1 Протокола: "Любое вмешательство с целью создания человеческого существа, генетически идентичного другому человеческому существу, живому или мертвому, запрещается". Наша страна, будучи членом Совета Европы, скорее всего, в самом близком будущем присоединится и к Конвенции "О правах человека и биомедицине", и к Дополнительному протоколу о запрете клонирования. Во всяком случае, принципиальная готовность к этому есть, дело лишь за решением организационных вопросов. Но это присоединение повлечет за собой достаточно серьезные обязательства. Дело в том, что в нынешнем российском законодательстве нет норм. которые запрещали бы клонирование человека, поэтому придется принимать соответствующие юридические акты, в том числе и предусматривающие суровые наказания за действия, идущие вразрез с таким запретом.
Обращают на себя внимание существенные различия между американским и европейским документами. В американском речь идет не о запрете, а о моратории на проведение работ по клонированию человека и о необходимости вернуться к вопросу через несколько лет, чтобы оценить ситуацию в свете новых научных данных, а также результатов общественного обсуждения этических и социальных проблем клонирования человека. Это выглядит не столь категорично, как позиция Совета Европы. Таким образом, согласно американскому документу, последующие решения намечается принимать после специальных действий, направленных на то, чтобы мнение общества было информированным и просвещенным.
К сожалению, эта серьезная тема никак не затрагивается в европейском документе. Между тем, она заслуживает особого внимания - ведь те знания, которыми располагает современная генетика человека, и те во-зможности, которые открывает генная инженерия, касаются отнюдь не только узкого круга специалистов. Уже в ближайшем будущем многим из нас придется (а кому-то приходится и сегодня), исходя из результатов генетических тестов, самостоятельно принимать чрезвычайно сложные и очень важные решения, затрагивающие будущее не только человечества п целом, но и самих себя и своих детей. Поэтому определенный минимум новейших генетических знаний становится необходимой составной частью общей грамотности человека, показателем его подготовленности и ответственности за жизнь в современном мире. Это, по нашему мнению, - один из уроков нынешних событий.
А как воспринимают возможность клонирования человека обычные граждане? По данным одного из опросов, проведенных в США, 87% американцев считают, что клонирование человека должно быть поставлено вне закона (USA Today, 1997. 26. 2).
В России в мае 1997 года Институт социологического анализа провел общероссийский опрос, в котором участвовало около 1 600 респондентов. Перед ними был поставлен такой вопрос: "Как вам, может быть, известно, шотландским ученым удалось создать живую овцу Долли, которая стала точной копией другой овцы. Не исключено, что в близком будущем ученые смогут создавать и точные копии отдельных людей. С каким из следующих мнений вы бы согласились?" Были предложены такие варианты ответа:
Таким образом, у нас в России большинство (55,5%) - правда, не столь значительное, как в США, - считает клонирование человека недопустимым, и лишь 24%, т.е. в два с лишним раза меньше, полагает, что при определенных условиях оно может быть разрешено. Следует обратить внимание, что сравнительно немногие - примерно пятая часть респондентов - затруднились с ответом. С определенными оговорками (имея в виду, в частности, то, что значительная информация о сути проблемы была заключена в самой формулировке вопроса) это можно считать косвенным показателем как довольно высокой информированности, так и большого интереса россиян к теме клонирования человека.
Сравнивая эти данные с американскими (учитывая, конечно, разную формулировку вопроса), можно сделать вывод, что в целом россияне относятся к перспективе клонирования человека заметно лояльнее, чем американцы. Между прочим, подобный же "либерализм" наших соотечестненников в отношении возможного вмешательства в гены человека показывают данные и других исследований.
см.: Gudkov L, Tichtchenko P. and Yudon B. Human genetic improvement: a comparison of Russian and British public perception // Bulletin of Medical Ethics. Dec. 1977/Jan. 1998. N 134. P. 20-23.
Отметим еще несколько характерных моментов. Российские женщины несколько больше, чем мужчины, настроены против клонирования. При этом они в 1.5 раза чаще, чем мужчины поддерживают такую мотивировку: клонирование недопустимо, потому что каждый человек есть творение Божье. Среди женщин также в 2 раза больше тех, кто считает, что клонирование человека может привести к распаду семейных уз. Молодые родители (особенно моложе 25 лет), существенно более "либеральны" по отношению к клонированию, чем те, кому больше 40. Наконец, сельские жители, в целом менее информированные, чем горожане (и этого можно было ожидать), неожиданно оказались также более "либеральными".
Обращает на себя внимание та быстрота, с которой в США и во многих других странах мира приняты политические и юридические меры, призванные ограничить попытки клонирования человека. Такая реакция в немалой степени обусловлена тем, что во многих странах уже созданы механизмы и структуры, осуществляющие своего рода мониторинг новых биомедицинских технологий и наделенные достаточными полномочиями принимать соответствующие решения этического и правового характера. К сожалению, в России подобных структур и механизмов пока не создано, и это серьезно ограничивает возможности защиты прав и достоинства человека как перед лицом новых биомедицинских технологий, так и при его контактах со службами здравоохранения.
Впрочем, столь быстрая реакция в данном случае, на наш взгляд, имеет и негативную сторону. Дело в том, что в разработке мер контроля за этим новым направлением биомедицины политики опередили ученых. Запрет исходит не от научного сообщества, а со стороны экстранаучных сил. Поэтому некоторые, и притом - как показывает публикуемая в этом номере "Декларация в защиту клонирования..." - весьма влиятельные ученые рассматривают его как вмешательство в свободу научного поиска, нарушающее автономию науки.
Как показал опыт введения самлии учеными около 25 лет назад добровольного моратория на эксперименты с рекомбинантными молекулами ДНК, научное сообщество вполне в состоянии действовать, исходя из интересов и ценностей не только науки, но и человечества. Тогда оно продемонстрировало осторожность и осмотрительность при планировании и проведении исследований, которые могли нести в себе потенциальные опасности и для человечества, и для всей живой природы. Поэтому можно предполагать, что и в том, что касается клонирования человека, оно было бы в состоянии выбрать курс действий, не ставящий под угрозу достоинство и права человека.
Второй урок, таким образом, заключается в следующем. Можно, конечно, говорить и о поспешности политиков, не давших себе труда перед принятием ответственных решений заручиться поддержкой ученых, и о том, что у самого научного сообщества не оказалось возможностей выступить в качестве самостоятельной организованной силы. Но, как бы то ни было, на этом примере мы видим определенную напряженность во взаимоотношениях науки и общества, а также то, что нынешний уровень и качество диалога между ними оставляет желать лучшего. Для отлаживания этогo взаимодейстния необходимы как воля обеих сторон, так и регулярные и заинтересованные встречи и обсуждения.
И, наконец, еще один урок, который можно извлечь из дискуссий, связанных с клонированием человека. В объяснительном докладе, сопровождающем Дополнительный протокол Совета Европы сказано: "... оставить для внутреннего законодательства определение рамок выражения "человеческое существо" для целей применения настоящего протокола". Такое решение Совета Европы весьма знаменательно - по сути дела, ставится вопрос о необходимости правового, юридического определения понятия "человеческое существо", а тем самым, по крайней мере косвенно, - и понятия "человек".
Как известно, определение этого понятия - давняя философская проблема. Философы разных времен предлагали множество определений - от "двуногое без перьев" до "животное, производящее орудия" и "совокупность всех общественных отношений". Большинству же людей это представлялось не более чем праздными причудами изощренных умов. Стремительный прогресс современной биомедицины, однако, показал, что это определение имеет не только отвлеченно философский, но и непосредственно практический смысл.
Таким образом, проблема, вся острота которой до последнего времени была ясна лишь достаточно узкому кругу специалистов по философским и этическим вопросам биомедицины, становится актуальной для всех. Именно это, на наш взгляд, и является самым важным уроком дискуссий о клонировании. Современная биомедицина непрестанно расширяет технологические возможности контроля и вмешательства в естественные процессы зарождения, протекания и окончания человеческой жизни. Стали обыденной практикой различные методы искусственной репродукции человека, замены износившихся или поврежденных органов и тканей, нейтрализации действия вредоносных или замещения поврежденных генов, продления жизни и воздействия на процесс умирания и многое другое.
Во всех подобных случаях мы сталкиваемся с пограничными ситуациями, когда трудно сказать, имеем ли мы дело уже (или еще) с живым человеческим существом или только с конгломератом клеток, тканей и органов. Пределы нашего вмешательства в жизненные процессы и функции определяются не только расширяющимися научно-техническими возможностями, но и нашими представлениями о том, что есть человек, а следовательно, и о том, какие действия и процедуры по отношению к нему допустимы, а какие - неприемлемы. Но именно перспектива клонирования человека со всей очевидностью демонстрирует необходимость юридически, а значит, четко и однозначно определить (то есть, в буквальном смысле слова, задать пределы) такие понятия, как "человек" и "человеческое существо". Быть может, именно этим в конечном счете и объясняется эмоциональный накал дискуссий.
Более того, наше разграничение непосредственно значлио не только для тех, кто подвергается таким биомедицинским воздействиям, но и для всех нас - ведь тем самым мы, люди, не просто словесными формулировками, но своими решениями и действиями даем определение самих себя как допускающих (или не допускающих) те или иные вмешательства в жизнь человеческого существа.
Отсюда следует, что и ходе развития современной биомедицины (впрочем, не одной лишь ее - но в ней это проявляется особенно отчетливо) нам приходится снова и снова определять, что же есть человек. Отсюда следует также и то, что едва ли стоит ждать высокого авторитета, который провозгласит обязательное для всех и всех устраивающее определение человека. Напротив, это определение вырабатываем мы сами, принимая те или иные решения и осуществляя те ли иные действия.
Июнь 1998 |