VIVOS VOCO: Кирьянов И.К., Лукьянов М.Н., "Парламент самодержавной России..."

Крах политики "бескомпромиссного консерватизма" и "эпоха доверия" П.Д. Святополка-Мирского. - Бюрократия и проблемы народного представительства в 1905-1906 гг. - Петергофское и царскосельские совещания. - "Зубры" и "просвещенные бюрократы". - Первый этап реформы государственного строя: ориентация на традицию. - Акты 6 августа 1905 г. - Манифест 17 октября. - Второй этап реформы государственного строя: модель новой политической системы. - Создание объединенного министерства. - Реформа Государственного Совета. - Учреждение Государственной Думы от 20 февраля 1906 г. - Основные государственные законы 23 апреля 1906 г.: правовая основа третьеиюньской монархии.

15 июля 1904 г. эсером Е.С. Сазоновым был убит министр внутренних дел В.К. Плеве. Смерть настигла высшего сановника, с которым Николай II связывал надежды "не только на твердость, а и крутость" во внутреннем курсе. Близкий ко двору генерал А.А.Киреев называл покойного "последним нашим козырем" [1]. Трагическая кончина В.К. Плеве означала не только уход из политики одного из умнейших и решительнейших защитников старого режима, но и символизировала завершение эпохи "бескомпромиссного консерватизма".

Событие 15 июля 1904 г. продемонстрировало бесперспективность силовых методов борьбы с "крамолой", отождествлявшейся как с революционным движением, так и с весьма умеренной либеральной оппозицией. Это осознали и люди, близкие по духу к бывшему министру. Еще в апреле 1904 г. сотрудник консервативных "Московских ведомостей" Л.А. Тихомиров писал в своем дневнике: "Плеве теперь нужнее, чем когда-либо. Без него едва ли кто сумеет поддержать порядок, который теперь важнее всего." [2] После 15 июля он считал иначе:

"Странный человек. Все было: ум, характер, честность, деловитость, опытность... Множество лиц ожидали от него многого, множество людей, преданных государю, России и порядку, предлагали ему все силы, всю помощь. Он всех слушал, всем, попросту сказать, лгал, морочил всех, будто он о чем-то думает... Постепенно всех честных людей устранял, а сам только душил, и больше ничего. Кто же спорит? Конечно, революционеров должно было подтянуть. Но ведь Россия - не революционерка, и она действительно нуждается в глубоких улучшениях жизни - он же не хотел ничего делать." [3]

В.К. Плеве, полагавший, что "всякая игра в конституцию должна быть в корне пресечена" и уверенный в том, что "обновить Россию по плечу только исторически сложившемуся... самодержавию" [4], стремился подавить любое проявление общественной инициативы. Его гонения против земства увеличивали дистанцию между властью и обществом до чрезвычайно опасных размеров. Создавалось впечатление, что сжатая до предела пружина вот-вот сорвется. Не случайно террористический акт против Плеве привел не к усилению репрессий, а, напротив, к прекращению гонений против земства и либералов [5]. Власть, дабы избежать взрыва, должна была сделать шаги навстречу обществу или хотя бы продемонстрировать готовность к такому движению.

Князь Д.П. Святополк-Мирский, назначенный более чем через месяц после смерти В.К. Плеве министром внутренних дел, был сторонником именно такого курса. Об этом он предупредил и Николая II:

"Вы меня мало знаете, может быть, Вы считаете меня единомышленником с двумя предшествующими министрами; но я, наоборот, совершенно противных воззрений; несмотря на мою дружбу с Сипягиным, я ведь должен был уходить из товарищей министра по несогласию с политикой Сипягина. Положение вещей так обострилось, что можно считать правительство во вражде с Россией, необходимо примириться, а то скоро будет такое положение, что Россия разделится на поднадзорных и надзирающих, и тогда что?" [6]

В своих первых интервью иностранным корреспондентам, в частности французскому журналисту Г. Леру [7], во вступительной речи перед чиновниками министерства внутренних дел П.Д. Святополк Мирский заявил о необходимости "доверчивого отношения" к общественным и сословным организациям, к населению России [8], тем самым сформулировав одну из центральных идей нового курса.

Либерально настроенная общественность быстро отреагировала на эти высказывания: в ее среде стали чаще поговаривать о конституции. Модными стали слова, начинавшиеся с "кон": коньяк, контора, консул и т.п., при произнесении этих слов было принято чуть приостанавливаться на первом слоге [9].

Столь радужные ожидания от "правительственной весны" оказались преждевременными. Неожиданно для П.Д. Святополка-Мирского Николай II 9 октября 1904 г. возжелал дать министру рескрипт, "чтобы поняли, что никаких перемен не будет" [10]. Московский обер-полицмейстер Д.Ф. Трепов охарактеризовал начатую Мирским политику как "эру попустительства" [11].

Возросшее сопротивление вынудило Мирского 21 ноября обратиться к царю с прошением об отставке, которая, однако, не была принята. На следующий день во время аудиенции у Николая II министр настаивал: если "не сделать либеральные реформы и не удовлетворить вполне естественных желаний всех, то перемены будут и уже в виде революции" [12].

Еще в первых числах ноября Мирский приступил к подготовке всеподданнейшего доклада, в котором намеревался изложить собственную "программу преобразования внутреннего строя империи". Основная работа по составлению доклада была проделана помощником начальника Главного управления по делам местного хозяйства С.Е. Крыжановским. 24 ноября Мирский поставил свою подпись под "Всеподданнейшим докладом о необходимости реформ государственных и земских учреждений и законодательства" [13].

В докладе подчеркивалось, что

"общественное развитие страны переросло административные формы и приемы, доселе применявшиеся, и общество не подчиняется более в достаточной мере их воздействию", и "правительству надлежит, отказавшись от мысли переломить общественное движение мерами полицейскими, твердо взять его в свои руки" [14].

Среди насущных мер в докладе указывались: укрепление законности, создание объединенного министерства, разрушение общины и изменение правового положения крестьян и др. В качестве ключевого преобразования намечалось ввести в состав Государственного Совета и его департаментов выборных от 34 земских губерний и по назначению царя - от остальных местностей Российской империи [15].

Вместе с текстом доклада Николаю II был предложен и проект указа. Для обсуждения указа было созвано Особое совещание под председательством императора [16]. В указе, данном 12 декабря Правительствующему Сенату, пункта о выборных представителях не содержалось. Мирский вновь подал прошение об отставке. Николай II принял ее, но с отсрочкой на один месяц. Последняя, пусть и призрачная, возможность избежать катастрофы для самодержавия была упущена. П.Д. Святополк-Мирский почувствовал это и сетовал в письме своему родственнику графу Д.С. Шереметеву:

"Нападают на меня со всех сторон и, мне кажется, не принимают во внимание всю трудность моего положения. Ведь не я же виноват, что Россия обратилась в бочку пороха?!.. Прошу тебя всем, которые на меня клевещут, что я хочу конституции, не верить. Конституции я не хочу до такой степени, что признаю необходимость реформ, дабы в скором времени не были бы вынуждены дать ту конституцию, которую требуют. Уверяю тебя, что мы недалеки от этого, если сохраним существующий порядок управления, который довел Россию до вулканического состояния." [17]

Опасения Мирского сбылись, и вопрос об уже назревших изменениях в политической системе российской элите пришлось решать в ситуации цейтнота, обусловленного начавшейся революцией. На заседаниях Совета министров 3 и 11 февраля большинство участников высказалось за введение в России законосовещательного народного представительства [18].

Характер и границы предполагавшихся в условиях политического кризиса 1905-1906 гг. перемен определялись, по крайней мере, двумя факторами: давлением общественного движения и способностью правящей бюрократии ответить на вызов времени. Последняя играла ведущую роль в принятии политических решений, выборе конкретных вариантов трансформации государствендого строя.

Представления высших сановников о сложившейся ситуации и путях выхода из кризиса отчетливо проявились в ходе четырех секретных совещаний под руководством императора, состоявшихся в 1905-1906 гг. [19] На этих совещаниях рассматривался широкий круг проблем, связанных с реформой государственного устройства России: порядок выборов и полномочия Государственной Думы и Государственного Совета, прерогативы монарха, основные государственные законы Российской империи. В совещаниях участвовал весьма узкий круг лиц: великие князья, руководители ключевых министерств и главных управлений, наиболее влиятельные члены Госсовета, некоторые общественные деятели [20].

Практически все участвовавшие в первом совещании исходили из необходимости определенного (хотя и весьма ограниченного) обновления самодержавия. Важнейшим недостатком существовавшей системы они считали разрыв между верховной властью и народом. По их мнению, этот разрыв создавал серьезные трудности в процессе управления государством и приводил к принятию неадекватных решений в силу слабого знания реальной обстановки. Так, статс-секретарь Д.М. Сольский заявил, обращаясь к Николаю II:

"В настоящее время дела законодательные восходят на воззрение Вашего Величества через Государствейный Совет, т.е. через собрание лиц, Вами избранных и назначенных во внимание к служебной их опытности. Но именно то, что создало оту опытность, препятствовало названным лицам близко узнать жизнь народа и всегда быть верными выразителями народных нужд." [21]

Об этом же говорил и председатель одного из департаментов Госсовета Н.И. Герард, подчеркивавший, что государственная власть нуждается в постоянном общении с народом [22]. В этой связи оптимальным представлялся вариант создания наряду с Государственным Советом института народного представительства - Государственной Думы.

Предполагалось, что Дума будет отличаться от реально функционировавшего Государственного Совета, по крайней мере, в двух отношениях. Депутатов надлежало избирать и наделить более широкими полномочиями. В отличие от предшествующей практики работы Госсовета при отклонении законодательного предложения большинством Думы он не представлялся императору. Подобный подход, по мнению члена Госсовета В.В. Верховского, способствовал бы укреплению престижа власти, ибо ограждал императора от принятия решений, "недостаточно освещенных, разработанных и не отвечающих народным потребностям" [23]. Народные избранники дол жны были осуществлять связь между населением и верховной властью, доводить до нее нужды подданных.

"Эти люди должны непосредственно, доводить до Вашего сведения истинные нужды народа и служить выразителями исходящих от него пожеланий и ходатайств. Если бы было мыслимо иное отношение к голосу выборных, то едва ли настояла бы надобность в новом постоянном законосовещательном учреждении: можно было бы, по бывшим примерам, ограничиться истребованием заключения того или иного земского, либо городского общественного учреждения по интересующему правительство вопросу", - растолковывал Николаю II статс-секретарь Э.В. Фриш [24].

Таким образом предполагалось реализовать известный принцип "народу - мнение, царю - власть", восходивший к практике Земских соборов. Сторонники новой системы надеялись, что она облегчит законодательную деятельность и обеспечит большее соответствие принимаемых законов потребностям жизни.

Острая дискуссия на первом совещании разгорелась по поводу основных положений избирательного закона. В проекте, который отстаивали статс-секретари Д.М. Сольский и Э.В. Фриш, министр финансов В.Н. Коковцов, члены Госсовета В.В. Верховский и Н.С. Таганцев, предлагался следующий вариант: на первых ступенях выборы носят сословный характер, на завершающей стадии - бессословный. В.Н. Коковцов убеждал присутствовавших, что "успокоить господствующую смуту, обеспечить доброжелательное отношение к новому учреждению населения и достигнуть главной в настоящем деле цели - получить состав членов, способных выразить мнения, нужды и желания народа, может только такая система выборов, которая наиболее отвечает принципам равномерности и справедливости" [25]. По мнению Э.В. Фриша, для того, чтобы "в Думу попали действительно лучшие люди, с желательным для пользы страны консервативным направлением", выборы не должны были строиться на сословном начале. "Дворяне должны участвовать, - продолжал Э.В. Фриш, - наравне с другими сословиями в тех съездах, где они связаны с ними общностью интересов и проявлять свою деятельность в указанном направлении как на первоначальных стадиях выборов, так и в губернских избирательных собраниях." [26]

С иных позиций выступали сенаторы А.А. Бобринский и А.А. Нарышкин, член Госсовета А.С. Стишинский, чиновник министерства внутренних дел А.П. Струков. А.А. Бобринский заметил по поводу проекта:

"Преимущество сословных выборов для меня лично очевидно. В частности, они предупредят проникновение в Думу вместо настоящих крестьян «третьего» элемента, т.е. земских докторов и фельдшеров, присяжных поверенных и проч. Если они нахлынут в Думу широкою волною, для которой смешанные выборы не ставят никакой преграды, Дума окажется не тою, какой ей следует быть. Порвав в этом отношении связь с историческим нашим прошлым, мы выйдем на путь неизведанный и, вероятно, ведущий к горьким разочарованиям." [27]

На противоположность проектируемых основ избирательной системы "исторически русскому сословному началу" указывал секретарь императрицы Марии Федоровны А.А. Голенищев-Кутузов. По его мнению, результаты бессословных выборов приведут "не к укреплению самодержавия, а к опаснейшим последствиям, возбуждая к себе, по различным основаниям, враждебное отношение всех групп населения; они внесут несомненно большую... смуту, и в конце концов самый принцип самодержавия будет поколеблен." [28]

Взгляд участников совещания на проблему социальной опоры режима оказался вполне традиционным. Таковой считался весь народ. Правда, под ним понимались преимущественно представители двух сословий: дворяне и крестьяне. Дискуссионным, однако, оказался вопрос, кто из них более предан монархии. Член Госсовета А.П. Игнатьев, а также А.А. Нарышкин и А.С. Стишинский видели опору в тандеме "дворянство-крестьянство" (при лидирующей роли первого). "Дворянство - самый подходящий элемент для того, чтобы придать Думе силу и значение «совета земли», - заявил А.А. Нарышкин. - Только при достаточном в Думе участии дворян она будет выразительницей мнений и пожеланий населения". А.А. Нарышкина поддержал А.П. Игнатьев, высказавшийся в пользу "установления такой системы выборов, которая обеспечила бы за Думою широкое участие дворянства". "Не менее пользы делу принесет и крестьянство," - подытожил он [29].

Вместе с тем обнаружилась и иная точка зрения на дворян. Государственный контролер П.Л. Лобко, назвав крестьян "опорой престола", заметил, что ныне дворянское сословие распадается, что оно уже "не то", и посему делать ставку на дворян нецелесообразно [30]. Еще более резко высказался великий князь Владимир Александрович. Он вступил в настоящую перепалку с произносившим восторженные речи о благородном сословии А.А.Нарышкиным:

"Какие могут быть разговоры о сословном духе, традициях дворянского сословия после всего того, что произошло? Если бы дворянство было бы мало-мальски объединено и сплочено, такие дворяне, как Петрункевич, были бы давно исключены по приговорам дворянских собраний из состава дворян и не были бы никуда приняты." [31]

В отличие от дворян, представители которых участвовали в оппозиционном движении, крестьяне обладали в глазах сановников неоценимыми достоинствами - политической пассивностью и преданностью вековым устоям. Неграмотность ставилась им в особую заслугу.

"За долгое время моего пребывания в деревне и близкого наблюдения за духовным миром крестьянства, - говорил А.А. Нарышкин, - я вынес глубокое убеждение в том, что неграмотные мужики, будь то старики или молодежь, обладают более цельным мировоззрением, нежели грамотные. Первые из них проникнуты охранительным духом, обладают эпической речью. Грамотные увлекаются проповедуемыми газетными теориями и сбиваются с истинного пути. Им не следует вверять представительных интересов настоящих крестьян, так далеко они разошлись друг от друга в понятиях и взглядах на самые существенные вопросы современной жизни. Среди грамотных встречается та сбивчивость понятий, то центробежное мышление, которое является следствием проникновения в них духа отрицания, духа сомнения." [32]

Обер-прокурор Синода К.П. Победоносцев, настаивая на необходимости отдельных выборов для крестьян в губернских собраниях, заметил, что "исторические предания твердо держатся в одном крестьянстве", что "крестьянство - господствующее зерно населения, и для законодательства голос его важнее всех" [33].

На совещании прозвучало и опасение, что темнотой крестьянства могут воспользоваться и оппозиционные элементы. Непосредственным оппонентом А.А. Нарышкина выступил В.Н. Коковцов:

"Всем известно, что деревенские старики «судят по душам». Но не для этого крестьяне будут призваны в Думу, и не следует чересчур увлекаться желанием выслушать в ней эпические речи неграмотных стариков. Члены ее должны уметь разобраться, по возможности самостоятельно, в предлагаемых на их обсуждение делах и бюджетных вопросах. Иначе они будут только пересказывать эпическим языком то, что им расскажут и подскажут другие".

Ранее по тому же поводу В.Н. Коковцов высказывался и более определенно:

"Я сильно опасаюсь, как бы крестьянские голоса в Думе не оказались в распоряжении... неблагонадежных элементов..." [34]

Углубление политического кризиса в стране осенью 1905 г. заставило скорректировать предложенную первым совещанием программу. От идеи законосовещательной Думы пришлось отказаться в пользу Думы законодательной. При этом, по мысли участников следующих совещаний, необходимо было избежать превращения Думы в аналог западного парламента и тем более в Учредительное собрание.

Наиболее сложным для участников совещаний оказался вопрос о разграничении власти между Думой и Советом, с одной стороны, и императором - с другой. Любой вариант его решения фактически означал ограничение власти монарха. На первом совещании особых дебатов по этой проблеме не было. Большинство исходило из того, что власть императора ничем не ограничена. Впрочем, высказывалось и такое соображение: управлять всем лично царь все равно не в состоянии, и поэтому не стоит опасаться известного ограничения его возможностей [35].

Данная проблема превратилась в ключевую на четвертом совещании. Ее обсуждение носило драматический характер. Это обстоятельство было связано с позицией Николая II, настроенного против любых ограничений императорской власти [36]. Ряд участников дискуссии, например, Д.М. Сольский, Э.В. Фриш, А.А. Сабуров, председатель Совета министров С.Ю. Витте, доказывали, что Манифест 17 октября существенно ограничил прерогативы монарха в законодательной деятельности [37]. Оставшиеся "непримиримыми", А.С.Стишинский и будущий председатель Совета министров И.Л. Горемыкин настаивали на том, что принципиальных изменений в политической системе не произошло. Они резко критиковали предложенный Советом министров проект Основных законов, который не содержал положения о неограниченном характере верховной власти [38].

Стремление хотя бы в области управления сохранить неограниченность прав монарха заставило сановников решительнее пойти в направлении разделения властей на законодательную и исполнительную. Такое решение представлялось в данных условиях наименьшим злом. При этом в качестве крайнего варианта многими бюрократами допускался и государственный переворот. "Я смотрю так, что если изданные законы губят Россию, то Вам придется сделать coup d'etat", - заявил министр юстиции (!) М.Г. Акимов [39].

В ходе обсуждения прерогатив императора возник вопрос о роли закона в государственной жизни: что выше, воля монарха или закон? Министр внутренних дел П.Н. Дурново, М.Г. Акимов, И.Л. Горемыкин были убеждены, что монарх не всегда обязан подчиняться закону [40], тогда как Д.М. Сольский, Э.В. Фриш, А.А. Сабуров, председатель департамента Госсовета И.Я. Голубев говорили об обязательном соблюдении императором действующего законодательства [41]. Нетривиальный аргумент в пользу такого мнения привел С.Ю. Витте:

"Есть основная статья, гласящая, что Российское государство управляется на твердом основании законов. Раз такая статья есть, то толкование о неограниченной власти управления отпадает, ибо в действительности верховная власть подчиняется закону или им регулируется. В Турции государство не управляется на основании положительных законов. Там можно сказать, что власть управления не ограничена, но у нас, с императора Александра I, законы управляют основаниями верховного управления." [42]

Нельзя сказать, чтобы ссылки на иностранный опыт часто встречались в выступлениях участников совещаний. Тем не менее, анализ материалов дискуссий позволил выявить определенную тенденцию в соотношении утверждений типа "у нас иначе, чем на Западе" и "западный опыт стоит использовать". В июле 1905 г. это соотношение составляло 3:1, в декабре - 2:1, в феврале 1906 г. - 4:3, в апреле - 1:1. Приведенные пропорции свидетельствуют о постепенном отходе от идеи самобытности России в умонастроениях бюрократической элиты. Это вполне коррелировало с эволюцией более общих установок участников совещаний. Предлагавшаяся в июле 1905 г. модель государственного устройства в большей степени была связана с собственно российской политической традицией (во всяком случае, как ее понимали выступавшие). Проектировавшаяся же в апреле 1906 г. - носила скорее синтетический характер, сочетая традицию с западными образцами.

Наряду с глобальными проблемами государственного переустройства большое внимание на совещаниях было уделено и вопросам политической тактики. Усматривая истоки беспорядков в стране преимущественно в действиях "смутьянов", высшие сановники считали главным средством борьбы с ними силу. В этом отношении были едины как ретрограды, так и более гибкие бюрократы. В то же время для тех и других было очевидно, что бзз определенных уступок не обойтись. Разногласия возникали по поводу соотношения силы и компромисса во внутреннем курсе в данных условиях.

"Одним изданием законов нельзя успокоить Россию, надо для этого действовать. Но нет силы. Если войска мало, надо не жалеть на это ничего, кликнуть клич, создать рать, дружину из запасных, ополченцев. А то будет действовать народный самосуд. Справившись с крамолой, можно будет созвать Государственную думу, но идти навстречу Думе с одним лишь бессилием нельзя", - такую тираду произнес на втором совещании А.П. Игнатьев [43].

Скептически отнесся к эффективности компромиссных мер и П.Н. Дурново. "Излечить смуту нельзя никакими выборами... Я нахожу, что государственное дело не так должно строиться", - заявил он, критикуя предполагавшееся расширение избирательного права [44]. Сам созыв Думы для сановников с подобными взглядами представлялся крайне опасным. По кх мнению, необходимо было сначала "успокоить" страну.

Иное соотношение и иную последовательность применения силовых и компромиссных методов отстаивал В.В. Верховский: "... надо подавить революцию, удовлетворив предварительно общее желание громадного большинства населения" [45]. При таком подходе скорейший созыв Думы становился крайне желательным. По мнению Н.С. Латанцева, отложить выборы в Думу означало поставить крест на будущем России [46].

Приведенная дискуссия происходила в экстремальных условиях декабря 1905 г., но и в апреле 1906 г., когда ситуация в стране несколько стабилизировалась, указанное различие в подходах сохранилось. К.И. Пален, И.Л. Горемыкин, П.Н. Дурново продолжали считать главной задачей создание власти, способной действовать энергичными силовыми методами [47]. Им оппонировал А.А. Сабуров: "Нельзя держать страну в бесправии... Нельзя основывать управление на штыках." [48]

Обратим внимание на то, что речь шла об уступках лишь весьма умеренным элементам, которые после Манифеста 17 октября с слабили давление на самодержавие. Показательно в этом отношении приглашение на декабрьское совещание видных либеральных деятелей Д.Н. Шипова и А.И. Гучкова и обсуждение в ходе его работы проекта всеобщего избирательного права, составленного этими столпами либерализма.

Однако реальная политика мало сопрягалась с благими намерениями. Уступки, в том числе довольно существенные (вроде Манифеста 17 октября или декабрьского дополнения к нзбирательному закону), рождались вследствие ке столько контактов с умеренной оппозицией, сколько были вырваны революционными силами. Никакого предварительного обоснования таких шагов не предполагалось; в лучшем случае, правительственные уступки оправдывались задним числом. Таким образом, сколько-нибудь последовательную тактическую линию в тех условиях российская правящая элита так и не смогла разработать и действовала чаще всего в режиме пожарной команды.

Анализ материалов совещаний дает основания для выделения по крайней мере двух типов консервативного мышления, бытовавших в среде высшей российской бюрократии. Первый из них - традиционалистский. Тяготевшие к данному типу были убеждены в верховенстве воли монарха над законом. Они ориентировались на сословный принцип организации общества. По их мнению, распространение образования в народе вело к подрыву вековых устоев. Этим обстоятельством в значительной мере объяснялась их ставка на неграмотных крестьян. Бюрократы-"традиционалисты" настороженно относились к любым переменам в жизни общества, особенно к учреждению Государственной Думы. Самое большее, на что они соглашались, так это на создание законосовещательного представительства, которое воспринималось как продолжение исконно русской традиции Земских соборов. Представители данного типа были наименее склонны к политическим компромиссам.

Другой тип политического мышления являлся переходным к иной, более современной (по понятиям XX века), версии консерватизма. Ему была свойственна большая пластичность, способность адаптироваться к потребностям текущего момента. Представители этого , типа считали, что монарх не волен нарушать закон (тем более, им самим установленный). Они без пиетета относились к сословной организации и уже в июле 1905 г. считали возможным отказаться от чисто сословного характера выборов в представительное учреждение. Для них темнота крестьян была скорее недостатком, чем достоинством. Принадлежавшие к этому типу сановники относились к переменам как к неизбежности в жизни общества и стремились направить их в выгодное для себя русло. Данным обстоятельством объяснялось их сравнительно спокойное отношение к проектировавшемуся народному представительству. Им казалось, что в условиях усложнившейся социально-экономической и политической действительности Государственная Дума станет важным инструментом в руках власти, облегчающим процесс управления страной. Они чаще своих коллег - традиционалистов - ссылались на западные политические образцы и были более склонны к компромиссам.

Разумеется, распределение участников совещаний по выделенным типам носит условный характер, хотя бы в силу того, что далеко не все их них высказывались по каждому вопросу. Однако есть основания соотносить первый тип прежде всего с такими фигурами, как А.С. Стишинский. А.П. Игнатьев, П.Н. Дурново, И.Л. Горемыкин, А.А. Нарышкин, П.Л. Лобко, А.А. Бобринский, а второй - Д.М. Сольским, Э.В. Фришем, В.Н. Коковцовым, В.В. Верховским, Н.С. Таганцевым, С.Ю. Витте, А.А. Сабуровым. В рамки выделенных типов не вписываются Н.Н. Кутлер и В.И. Тимирязев. Они поддержали предложенный Д.Н. Шиповым и А.И. Гучковым проект введения всеобщего избирательного права, а министр торговли и промышленности В.И. Тимирязев даже допускал положительный эффект от присутствия в парламенте рабочих-социалистов:

"Нельзя закрывать глаза и говорить, что нет у нас рабочего вопроса. Напротив того, не подлежит сомнению, что социалистические идеи вполне ясны и доступны для рабочих. Поэтому, когда мы достигнем созыва Думы, то рабочие в ее составе будут социалистами - да, но революционерами - нет. Социалистические учения неотразимы и имеют приверженцев во всех парламентах. Мирный и даже полезный труд этих лиц известен. Поэтому нечего опасаться представителей рабочего класса в Государственной Думе." [48]

В целом же диапазон расхождений между основной массой участников совещаний оказался весьма невелик. Для всех них были характерны непоследовательность и отсутствие четких стратегических установок. В этом плане "зубры" мало отличались от более гибких бюрократов. В то же время слишком велик оказался разрыв между последними и либеральной оппозицией, в которой доминировали воззрения, близкие к европейскому "новому либерализму" . В своих выступлениях на совещаниях даже самые дальновидные бюрократы практически не касались экономической проблематики, не усматривали взаимосвязи экономических и собственно политических вопросов (пожалуй, единственным серьезным исключением в этом отношении был все тот же В.И. Тимирязев, отметивший, что "главная опасность таится не в революционном движении, а в крайне угнетенном положении торговли, промышленности, финансов" [50]). Они трактовали право голоса не как право, а как некую привилегию, предоставляемую верховной властью своим подданным. Наконец, размышляя о способах сохранения общественных устоев (при определенной модернизации государственного строя), они ограничивались поиском того или иного варианта ограничения избирательного права, той или иной конструкции Государственной Думы. И речи не было о создании политических партий или движений, способных взять на себя охранительные функции. Никто из них (во всяком случае, на совещаниях) так и не поднялся до мысли о необходимости постоянного согласования различных интересов в обществе.

В таких условиях сотрудничество верховной власти и общества с неизбежностью должно было превратиться в "союз" всадника и лошади. Излишне доказывать, что такой подход не отвечал потребностям времени и на его основе сколько-нибудь последовательная модернизация социально-политической системы была немыслима. Для осуществления действительно кардинальных преобразований требовались иные люди. Старая бюрократическая элита, за редкими исключениями (но и С.Ю. Витте, относившийся к подобным исключениям, еще летом 1904 г. никак не мог разобраться в основах конституционного устройства, несмотря на все усилия редактора "Права" И.В. Гессена [51]), для этого явно не годилась.

* * *

Проведенная в годы первой российской революции реформа государственного строя носила вынужденный характер. Алгоритм реализации реформы задавался силой давления на самодержавие со стороны оппозиционна, прежде всего революционных, сил. Власть стремилась откупиться от общества, и степень ее уступчивости прямо пропорционально зависела от нараставшей неспособности самодержавия совладать с революционной стихией. Избирательный закон 3 июня 1907 г., ставший возможным лишь в ситуации поражения революции, подвел черту в процессе, начало которому положили акты 18 февраля 1905 г.

Принципиальные элементы "обновленного строя" были конституированы Основными государственными законами, принятыми 23 апреля 1906 г. Но уже к этому времени в развитии реформы можно выделить два этапа, гранью между которыми стал Манифест 17 октября 1905 г. До 17 октября политическая элита, помышляя о возможно более полном сохранении традиционных устоев, стремилась ограничиться попыткой вмонтировать в структуры неограниченной монархии законосовещательную Государственную Думу. Акт 17 октября означал разрыв с традицией, продемонстрировал намерение, пусть и вынужденное, сконструировать новую для России конфигурацию власти.

18 февраля 1905 г. Николай II подписал сразу несколько противоречивших друг другу документов. Усиливавшееся рабочее движение, опасения властей, что приближавшаяся годовщина отмены крепостного права послужит поводом для "резни" и крупных беспорядков, явились источниками, с одной стороны, царского манифеста, с другой - указа Сенату.

В манифесте Николай II призывал к решительному искоренению "крамолы", грозил всяческими карами вождям "мятежного движения" и требовал "усугубить бдительность по охране закона, порядка н безопасности" [52]. Указом частным лицам и организациям разрешалось подавать в Совет министров петиции об "усовершенствовании государственного благоустройства". Подобные предложения трактовались уже не в качестве "смуты" и "покушения на устои", а объявлялись похвальным для подданных "радением об общей пользе и нуждах государственных" [53]. Получалось так, что угрозы манифеста смягчались содержанием указа, а надежды, порождаемые указом, умерялись тоном манифеста.

Более того, указ с точки зрения тогдашнего законодательства провоцировал общественность на противоправные действия. На данное обстоятельство указывал во "всеподданнейшем докладе" 12 марта 1905 г. министр внутренних дел А.Г. Булыгин. Министр обращал внимание императора на то, что разработка и обсуждение проектов усовершенствования государственного устройства городскими думами, земскими собраниями, различными обществами и кружками является нарушением существовавших уставов и законов. Однако местная администрация оказывалась стесненной в своих репрессивных действиях тем, что последние могли быть восприняты как "ограничение монаршей милости" [54]. Данный доклад обсуждался на заседают Совета министров 21 марта, где большинство высказалось против каких-либо ограничений, хотя министр финансов В.Н. Коковцов говорил о желательности акта, дополняющего и разъясняющего указ 18 февраля [55].

Российское общество довольно живо откликнулось на легализацию права петиций. В первую очередь это относилось к крестьянству, воспользовавшемуся еще одной возможностью высказаться о своих земельных нуждах [56]. Совет министров получил множество рекомендаций в отношении русско-японской войны и ее итогов. Конкретные предложения варьировали от идеи заманить противника в глубь Сибири поближе к зиме и победить при помощи мороза до проекта канала, который соединил бы Балтийское море с Черным [57].

Предложения же демократических преобразований вызывали у властей специфический, полицейский, интерес. Показательна в этой связи истерия с адресом собрания присяжных поверенных одного из округов одесской судебной палаты. Адвокаты заявили о необходимости "отстранения показавшей свою несостоятельность бюрократии", предоставления основных гражданских свобод и образования представительного органа при министерстве внутренних дел. Николай II, ознакомившись с этим документом, начертал резолюцию: "Глупо и нахально" [58]. Против подписавших адрес было возбуждено уголовное преследование, прекращенное только после 17 октября 1905 г.

Но манифестом и указом законотворческая активность 18 февраля не ограничилась. Вечером того же дня в ходе заседания Совета министров в Царском селе император подписал рескрипт на имя А.Г. Булыгина, в котором после слов благодарности за "многочисленные поздравления по случаю радостного события рождения Наследника Цесаревича" говорилось о желании Николая II привлечь "достойнейших, доверием народа облеченных, избранных от населения людей к участию в предварительной разработке и обсуждении законодательных предположений" [59].

Рескрипт стал прологом к реформе государственного строя. Идея народного представительства получила официальное признание и была законодательно оформлена в актах 6 августа 1905 г.: манифесте "Об учреждении Государственной Думы", "Учреждении Государственной думы", "Положении о выборах в Государственную Думу".

В манифесте провозглашалось, что "настало время... призвать выборных людей от всей земли Русской к постоянному и деятельному участию в составлении законов, включив для сего в состав высших государственных учреждений особое законосовещательное установление, коему предоставляется предварительная разработка и обсуждение законодательных предположений и обсуждение государственных доходов и расходов". Созвать данное представительство предполагалось "не позднее половины января 1906 г." [60]

Законосовещательная Государственная дума должна была созываться на пять лет, но император имел право досрочного ее роспуска с обязательным назначением новых выборов. К предметам ведения Думы относилось обсуждение новых законов; изменений, дополнений или отмены действовавших; государственного бюджета; финансовых смет министерств и главных управлений; расходов, не предусмотренных бюджетом; отчетов государственного контролера; дел об отчуждении государственных доходов и имуществ, постройке железных дорог за счет казны и по ее распоряжению, учреждении акционерных компаний и дел по особым повелениям.

Одобренные Думой законопроекты поступали на рассмотрение Государственного Совета и через него - императору. Дума получала право возбуждать предложения об отмене или изменении действовавших и издании новых законов, исключая Основные государственные законы, а также направлять запросы о незакономерных действиях властей. Несмотря на то, что в манифесте подчеркивалась "неприкосновенность Основных законов Российской империи о существе самодержавия", "Учреждение Государственной Думы" устанавливало известное ограничение законодательных прав монарха. На его рассмотрение могли поступать только те законопроекты, юторые были одобрены думским большинством, в противном случае они возвращались министрам [61].

Однако ограниченная в своих полномочиях законосовещательная Государственная Дума, урезанные избирательные права населения (об эволюции избирательного законодательства речь пойдет в следующей главе) не могли уже удовлетворить общество, особенно его радикальные элементы. Набиравшая силы революция легко перешагнула через акты 6 августа. Объективно говоря, они устарели еще до того, как была подписана Николаем II их последняя редакция. Они явно не годились для того, чтобы предотвратить осенний подъем революции.

По свидетельству С.Ю. Витте в дни октябрьской стачки при дворе царило "сплетение трусости, слепоты, коварства и глупости" [62]. Императорская яхта "Штандарт" стояла под парами, готовая в случае необходимости доставить самодержца к его кузенам - германскому императору Вильгельму II или английскому королю Эдуарду VII [63]. Военный министр А.Ф. Редигер и товарищ министра внутренних дел Д.Ф. Трепов заявляли, что "в Петербурге достаточно войск для того, чтобы подавить восстание, если таковое появится в Петербурге и в ближайших резиденциях государя", но нет соответствующих частей, которые "могли бы восстановить железнодорожное движение хотя бы от Петербурга до Петергофа". На встречи с императором в его летней резиденции министры вынуждены были добираться на маленьких, сильно качавшихся в осеннюю непогоду пароходах, "чуть не вплавь" [64].

8 октября председатель Комитета министров С.Ю. Витте совместно с помощником управляющего делами комитета Н.И. Вуичем подготовили "всеподданнейший доклад" о необходимости реформ в России. В документе отмечалось:

" Основной лозунг современного общественного движения в России - свобода... Ход исторического прогресса неудержим. Идея гражданской свободы восторжествует, если не путем реформы, то путем революции. Но в последнем случае она возродится из пепла ниспровергнутого тысячелетнего прошлого. Русский бунт, бессмысленный и беспощадный, все сметет, все повергнет в прах. Какою выйдет Россия из беспримерного испытания - ум отказывается себе представить; ужасы русского бунта могут превзойти все то, что было в истории. Возможное чужестранное вмешательство разорвет страну на части. Попытки осуществить идеалы теоретического социализма - они будут неудачны, но они будут несомненно - разрушат семью, выражение религиозного культа, собственность, все основы права".

По мысли авторов доклада, правительство должно было встать во главе освободительного движения: "... власть должна быть готова вступить и на путь конституционный." [65]

Среди конкретных предложений С.Ю. Витте выделялись: предоставление Думе законодательных прав; реформирование Государственного совета; образование объединенного министерства "из лиц, пользующихся общественным уважением"; постепенный переход к всеобщему избирательному праву; расширение полномочий органов местного самоуправления; приближение рабочего законодательства к европейским аналогам; решение аграрного вопроса за счет казенных земель, реорганизации деятельности Крестьянского банка, а также земель, сдаваемых помещиками в аренду [66]. (Значительная часть этих предложений в бытность С.Ю. Витте первым председателем реформированного Совета министров легла в основу законопроектов, подготовленных для рассмотрения Государственной Думой. Но накануне открытия Думы С.Ю. Витте был отстранен от должности. Его преемник на посту председателя И.Л. Горемыкин и не помышлял о проведении подобных реформ. П.А. Столыпин, возглавивший Совет министров в июле 1906 года, большинство из разработанных уже законопроектов включил в программу своих реформ.)

Однако С.Ю. Витте допускал возможность и иных действий. Вечером 9 октября на аудиенции у императора он предложил два варианта выхода из создавшегося положения: "облечь неограниченной диктаторской властью доверенное лицо, дабы энергично и бесповоротно в самом корне подавить всякий признак проявления какого-либо противодействия правительству, хотя бы ценою массового пролития крови" или "перейти на почву уступок общественному мнению и предначертать будущему кабинету указания вступить на путь конституционный" [67].

Николай II колебался между двумя этими вариантами, даже вызвал к себе великого князя Николая Николаевича, полагая его наделить диктаторскими полномочиями. С.Ю. Витте, ссылаясь на министра императорского двора барона В.Б. Фредерикса, упоминал в своих "Воспоминаниях" о намерении Николая Николаевича застрелиться в присутствии императора, если последний не отказался бы от идеи военной диктатуры [68].

13 октября С.Ю. Витте вновь обращается к Николаю II с докладом, в котором подчеркивалось, что "Россия переросла форму существующего строя", что "она стремится к строю правовому на основе гражданской свободы". Вместе с тем сановник отмечал: "Сразу приготовить страну с 135-миллионным разнообразным населением и обширнейшей администрацией, воспитанным на иных началах, к восприятию и освоению норм порядка не по силам никакому правительству" [69].

Царь с явчым нежеланием одобрил "всеподданнейший доклад" и поручил С.Ю. Витте подготовить текст манифеста к населению, который и был подписан 17 октября [70]. Манифестом провозглашалось объединение деятельности правительства, которому вменялось в обязанность претворить в жизнь такие меры, как дарование населению основных гражданских свобод; распространение избирательных прав на те слои населения, которые были прежде их лишены; предоставление Думе законодательных полномочий [71].

Манифест 17 октября ознаменовал, как уже отмечалось, начало нового этапа в преобразовании государственного строя. Следует подчеркнуть, что и лица, непосредственно задействованные в обсуждении этого документа, и значительная часть российского общества рассматривали манифест как конституционный акт. Да и сам Николай II в письме Д.Ф. Трепову заметил: "России даруется конституция." [72] Во всяком случае, манифест перечеркивал нормы Основных государственных законов, действовавших на тот момент в России. Положения манифеста стали принципиальным основанием для новой редакции Основных законов.

Указ 19 октября 1905 г. "О мерах к укреплению D деятельности министерств и главных управлений" превращал Совет министров из совещательной инстанции по делам верховного управления в постоянно действующее высшее исполнительное учреждение. Этим актом, хотя и крайне непоследовательно, вводился принцип разделения властей. Председатель Совета министров назначался императором, а сам Совет был огражден от ответственности перед представительными учреждениями. Сохранил Совет министров и некоторые законосовещательные функции. В соответствии с Основными законами 1906 г. он имел право обсуждать законопроекты независимо от Государственной Думы и Государственного Совета: часть из них проходила по статье 11 Основных законов сразу же на утверждение императора как "акты верховного управления", другие - по статье 87 как "чрезвычайные указы" [73].

Акты 6 августа 1905 г. не повлияли на положение законосовещательного Государственного Совета. Однако предоставление Думе законодательных прав, провозглашенное манифестом 17 октября, коренным образом изменило ситуацию. Создавалось впечатление, что о Государственном Совете в спешке просто забыли. Это учреждение в прежнем качестве никоим образом не вписывалось в новую структуру власти. Сохранить за Советом лишь законосовещательные функции было бессмысленно, в таком виде он был обречен на отмирание. Отказ от него для царизма был шагом не только опасным, но и совершенно невозможным. Оставался единственный выход - реформировать Государственный Совет путем уравнения его в правах с Думой.

20 февраля 1906 г. Николай II подписал манифест "Об изменении учреждения Государственного Совета и о пересмотре учреждения Государственной Думы". Наряду с предоставлением Госсовету законодательных прав, провозглашалось его переустройство "на началах видного участия в нем выборных от населения" [74]. Реформа Совета была конкретизирована в указе "О переустройстве Государственного Совета" от 20 февраля [75] и в "Учреждении Государственного Совета" от 24 апреля 1906 г. [76]

Право заседания в Совете получали члены по назначению и члены по выборам. Состав членов по назначению утверждался императором ежегодно и не должен был превышать по численности выборных членов Совета. Правом ежегодного утвеждения (обратим внимание на то, что по закону назначение носило пожизненный характер) император сохранял за собой возможность прямого воздействия на "звездную палату", обрекая и без того лояльную часть Совета на непререкаемое послушание. Кроме этого права, стремясь накинуть на Государственный Совет более короткий поводок, император оставил за собой и право ежегодного назначения председателя и вице-председателя только из указанной категории членов высшей палаты.

Консерватизм членов по выборам предполагалось обеспечить высокими возрастным (не менее сорока лет), образовательным (не ниже среднего) и имущественным цензами, а также сословно-корпоративным принципом организации выборов. Состав выборных членов Совета должен был заполняться по следующим разрядам:

а) Синод избирал 6 членов от духовенства православной церкви, по три от монашествующего и белого;
б) губернскими земскими собраниями избирались 34 члена, к ним прибавлялись еще 26 членов от неземских губерний, избиравшихся от съездов землевладельцев, обладавших полным цензом, при этом кандидат должен был обладать утроенным цензом;
в) дворянские общества тех губерний, где проводились выборы в эти сословные организации, избирали по два выборщика, на общем собрании которых в Петербурге выбиралось 18 членов Совета;
г) 12 членов Совета, по шесть от торговли и промышленности, избирались из среды выборщиков от совета торговли и мануфактур, местных комитетов торговли и мануфактур, биржевых комитетов и купеческих управ;
д) 27 выборщиков от Академии наук и университетов избирали 6 членов Совета.

Таким образом, примерно три четверти мест членов Государственного Совета по выборам могли быть заняты представителями поместного дворянства. Но и это вызывало обеспокоенность в его среде. 1 марта 1906 г. депутация от екатеринославского дворянства упрашивала Николая II увеличить норму для дворянских обществ. Император вынужден был урезонить екатеринославцев указанием на то, что подобные действия могли вызвать "справедливое недовольство других сословий, как например, торгово-промышленного класса, который также ходатайствует" и что земские собрания в большинстве своем изберут тех же дворян [77].

Члены Совета избирались на девять лет с обновлением состава на треть каждые три года. Обновление должно было осуществляться по разрядам. Вместе с тем император имел право досрочного роспуска Совета, но с обязательным условием объявления новых выборов.

20 февраля было также утверждено пересмотренное "Учреждение Государственной Думы" [78]. Документ содержал разделы, посвященные составу и устройству Думы; предметам ее ведения и порядку производства дел; наказу (регламенту).

Дума созывалась на пять лет для обсуждения законодательных предположений, но император имел право досрочного ее роспуска с обязательным ,однако, назначением новых выборов. Продолжительность ежегодных заседаний думы и сроки их перерывов определялись указами императора. Расходы на содержание представительного учреждения относились на счет казны.

Членам Думы гарантировалась свобода суждений и мнений по делам, подлежащим ведению Думы, они не были обязаны отчетами перед своими избирателями. Для лишения свободы депутата во время сессии требовалось предварительное согласие Думы, если только он не был задержан на месте преступления или на следующий день. Не подлежали члены Думы и задержанию за долги. Член Думы выбывал из ее состава, если он утрачивал русское подданство или ценз, дававший право на участие в выборах; поступал на действительную военную или гражданскую службу, связанную с определенным окладом содержания, за исключением министерских должностей; признавался виновным за преступные действия, повлекшие за собой лишение или ограничение прав состояния; отказывался от звания члена Думы или от принесения торжественного обещания при вступлении в Думу. Член Думы мог быть временно устранен от участия в ее работах, если он привлекался к суду или следствию по делам, влекущим ограничение или лишение прав состояния, отрешение от должности, а также при объявлении его несостоятельным должником.

Депутатам в период сессии полагалось денежное довольствие из расчета 10 рублей за "рабочий" день, если они не являлись министрами или главноуправляющими отдельными частями. В этой связи отметим, что законодательные труды членов Государственного Совета оценивались значительно выше - 25 рублей в день. Депутатам Думы оплачивались дважды в год путевые издержки на проезд от места жительства до Петербурга и обратно из расчета 5 копеек на версту. По закону 6 июля 1908 г. было установлено ежегодное довольствие в размере 4200 рублей, которое выплачивалось ежемесячно по 350 рублей, считая со дня избрания того или иного лица членом Думы. Депутат, избранный на место выбывшего, получал денежное довольствие с момента прекращения предшественником своих полномочий. Отказавшимся от звания члена Думы возмещались путевые издержки на возвращение к месту жительства.

Денежное довольствие, установленное для депутатов, было по меркам тогдашней России весьма высоким. Достаточно указать, что высоким считался доход более 1000 рублей в год. По данным министерства финансов в 1905 г. такой доход имели всего 404 703 человека [79]. Пока депутаты получали суточное довольствие, то из него, как из временного, командировочного, вычетов по казенным и судебным требованиям и взысканиям не производилось. С переходом на ежегодное довольствие депутаты обязаны были платить из своего жалования установленные налоги [80]. Однако вплоть до 1913 г. это законное требование по существу не исполнялось. Попытки президиума четвертой Думы упорядочить процедуру подобных взысканий из депутатского жалования вызвали сопротивление у определенной части членов Думы [81].

Ведению Думы согласно "Учреждению" от 20 февраля 1906 г. подлежали те же предметы, что и по "Учреждению" от 6 августа 1905 г. Отдельно оговаривалось, что правом законодательной инициативы и запросов к министрам по поводу незакономерных действий властей могли воспользоваться думские группы в составе не менее тридцати депутатов. Однако уже 8 марта 1906 г. были опубликованы бюджетные правила, резко ограничивавшие права Думы в финансовых вопросах: не подлежали исключению или сокращению назначения по государственным долгам или по иным принятым на себя Россией обязательствам; не подлежали обсуждению кредиты на расходы министерства императорского двора, а также расходы на содержание царской фамилии, не превышавшие ассигнований, установленных бюджетом на 1906 г. Более того, если Дума не успевает одобрить бюджет к началу финансового года, то правительство должно было руководствоваться ранее принятым бюджетом [82]. И первая, и вторая Думы не обсуждали бюджетные вопросы, поэтому правительство исходило в своей деятельности в 1907-1908 гг. из бюджета, утвержденного императором на 1906 г.

23 апреля 1906 г., за несколько дней до открытия первой Думы, Николай II утвердил текст новой редакции Основных государственных законов Российской империи. Такая поспешность была связана со стремлением не допустить их обсуждения в Думе, дабы последняя не превратилась в Учредительное собрание. Основные законы 1906 г. закрепляли государственное устройство Российской империи (ст. 1-2), государственный язык (ст. 3), существо верховной власти (ст. 4-25), порядок законодательства (ст. 84-97), принципы организации и деятельности центральных государственных учреждений (ст. 98-124), права и обязанности российских подданных (ст. 69-83), положение православной церкви (ст. 62-66) и др. [83]

В первой главе основных законов раскрывалось существо "верховной самодержавной власти". До последнего момента Николай II сопротивлялся изъятию из текста положения о неограниченной власти монарха в России. В окончательной редакции статья об объеме царской власти была сформулирована следующим образом: "Императору Всероссийскому принадлежит Верховная Самодержавная власть...". Отныне российский император должен был делить законодательную власть с Думой и Государственным Советом. Однако прерогативы монарха остались весьма широкими: ему принадлежал "почин по всем предметам законодательства" (только по его инициативе могли быть пересмотрены Основные государственные законы), он утверждал законы, назначал и увольнял высших сановников, руководил внешней политикой, провозглашался "державным вождем российской армии и флота", наделялся исключительным правом чеканки монеты, от его имени объявлялась война и заключался мир, осуществлялось судопроизводство.

В девятой главе, устанавливавшей порядок принятия законов, определялось, что "никакой новый закон не может последовать без одобрения Государственного Совета и Государственной Думы и воспринять силу без утверждения Государем Императором". Законопроекты, непринятые обеими палатами, считались отклоненными. Законопроекты, отклоненные одной из палат, могли быть вновь внесены на ее рассмотрение только с разрешения императора. Законопроекты, неутвержденные императором, могли быть вновь рассмотрены не ранее следующей сессии.

Предусматривался и иной вариант принятия законов, базировавшийся на принципе "делегированного.законодательства". В силу важности положения о чрезвычайном законодательстве и не вполне корректной его трактовки некоторыми авторами приведем содержание статьи 87 в полном объеме:

"Во время прекращения занятий Государственной Думы, если чрезвычайные обстоятельства вызовут необходимость в такой мере, которая требует обсуждения в порядке законодательном, Совет Министров представляет о ней Государю Императору непосредственно. Мера эта не может, однако, вносить изменения ни в Основные Государственные Законы, ни в Учреждение Государственного Совета или Государственной Думы, ни в постановления о выборах в Совет или Думу. Действие такой меры прекращается, если подлежащим министром или Главноуправляющим отдельною частью не будет внесен в Государственную Думу в течение первых двух месяцев после возобновления занятий Думы соответствующий мере законопроект, или его не примут Государственная Дума или Государственный Совет".

Наиболее активно исполнительная власть прибегала к чрезвычайно указному праву в период между первой и второй Думами. До начала деятельности второй Думы правительство П.А. Столыпина провело на основании данного положения 60 законодательных актов [84].

Самые скандальные случаи применения статьи 87 были связаны с изданием 3 июня 1907 г. нового избирательного закона и принятием в марте 1911 г. закона о введении земств в Западном крае (Витебская, Минская, Могилевская, Киевская, Волынская, Подольская губернии). Во втором случае П.А. Столыпин в ультимативной форме настоял на согласии Николая II на три дня приостановить заседания Думы (одобрившей законопроект) и Совета (отклонившего законопроект 4 марта 1911 г.). Во время этого искусственного перерыва, продлившегося с 12 по 14 марта, П.А. Столыпин провел на основании чрезвычайного законодательства указанный акт.

Учитывая, что и Государственный Совет и Государственная Дума большинством голосов осудили действия председателя Совета министров и, вероятнее всего, провалили бы данный указ, П.А. Столыпин не внес его для обсуждения в законодательные палаты. За два дня до истечения двухмесячного срока, оговоренного в статье 87, сессии Думы и Совета были закрыты. А летом 1911 г. состоялись выборы в земские учреждения в указанных губерниях [85].

Основные государственные законы заложили основы новой политической системы, впоследствии получившей название третьеиюньской монархии. Сами Основные законы выделялись особой юридической силой. Для их изменения устанавливался особый порядок, они могли быть пересмотрены только по инициативе императора, в текст законов нельзя было внести коррективы в порядке чрезвычайного законодательства. Законы утверждали основы правового положения подданных, регулировали порядок образования, построения и деятельности государственных органов, служили базой для текущего законодательства. De jure Основные государственные законы 1906 г. являлись конституцией. Таковыми они рассматривались как представителями власти, в частности С.Ю. Витте оперировал определением "консервативная конституция" [86], так и либеральными историками государственного права [87]. Так, Н.И. Лазаревский подчеркивал: "Наши основные законы 23 апреля 1906 г. вполне подходят под тип конституционных законов, как они выработаны практикой западных держав." [88]

Действительно, на содержании Основных законов 1906 г. отразились теория и практика государственного права зарубежных стран. Первый проект Основных законов, подготовленный в самом начале 1906 г. государственной канцелярией, являлся, по определению В.М. Гессена, "типичной конституцией западноевропейского образца, лишенной национально-бытовых особенностей" и почти буквально воспроизводил соответствующие тексты прусской, бельгийской, а частью и японской конституции 1899 г. [89] Но в последующих редакциях соотношение между "национально-бытовыми" и европейскими компонентами изменилось в пользу первых и прежде всего в части расширения прерогатив императорской власти за счет полномочий законодательных учреждений. Для примера укажем на такие принципиальные изменения, как реальная ответственность министров и бюджетная инициатива Думы и Госсовета, не вошедшие в окончательный вариант Основных законов. Не случайно, известный французский специалист в области государственного права П. Шаль сомневался в том, что "где-нибудь в мире существует другой парламент, финансовые права которою были бы столь ограничены". Не являясь сторонником парламентского режима для тогдашней России и полагая, что наиболее подходящими для нее были нормы немецкого конституционализма, П. Шаль связывал недостатки Основных законов 1906 г. с ориентацией самодержавия на "архаические интересы" [90].

Отмечая, что "юридические предпосылки нашей конституции отражаются именно в разграничении полномочий", профессор государственного права С.А. Котляревский подчеркивал, что законодательная власть предоставлена народному представительству "в меньшем объеме, чем это обычно имеет место при конституционном строе относительно законодательных органов". С.А. Котляревский полагал, что "компетенция народного представительства ограничивается не только в смысле экстенсивном, но и интенсивном", доказывая это положение ссылками на то, что "законодатель всюду стремился оставить последнее слово не за Думой", что "бюджетное право Думы и Совета оказывается относительно еще более ограниченным, чем их право законодательное", что "в контроле над управлением русское народное представительство остается совещательным". В результате сопоставления Основных государственных законов 1906 г. "по преимуществу с данными тех конституций, которые отличаются ясно выраженным октроированным характером и построены на признании монархического принципа", С.А. Котляревский приходил к заключению: "Нормы нашего государственного устройства выделяются своей ограничительной тенденцией в отношении права представительных учреждений." [91] Кстати, подобный подход законодателя весьма положительно оценивался в статьях А.И. Гурьева и С.Н. Сыромятникова в столыпинском официозе "Россия". А.И. Гурьев называл "русским" словом в теории государственного права идею сочетания самодержавия и народного представительства, причем наиболее ценным качеством последнего выставлялась его противоположность западно-европейскому парламентаризму [92].

Наряду с отмеченной "ограничительной тенденцией" Основные законы отличались и неясностью формулировок в отношении ряда норм, регламентировавших деятельность Государственной Думы. Текст основных законов был крайне неопределенен в трактовке понятия сессии. В статье 99 говорилось о том, что "продолжительность ежегодных занятий Государственного Совета и Государственной Думы и сроки перерыва их занятий в течение года определяютя указами Государя Императора". Без ответа оставался вопрос о том, сколько может быть сессий в течение года. И краткосрочные, и длительные перерывы в деятельности Думы объявлялись указами императора в одних и тех же выражениях. Когда третья Дума возобновила заседания после рождественских каникул 20 января 1909 г., это было сочтено продолжением прежней сессии, хотя указ 20 декабря 1908 г., объявивший этот перерыв, буквально повторил указ, закрывший первую сессию данного созыва.

Между тем строгое определение сессии имело принципиальный характер. Неутвержденные императором законопроекты не могли быть внесены на повторное обсуждение в течение той же сессии (статья 112 Основных государственных законов, статья 53 "Учреждения Государственной Думы", статья 51 "Учреждения Государственного Совета"). Депутат в течение сессии мог быть лишен свободы только с разрешения Думы (статья 16 "Учреждения Государственной Думы").

Упущена была в Основных законах и норма, регулировавшая порядок прекращения деятельности Думы в связи с истечением пятилетнего срока ее полномочий. Указанная неопределенность явилась причиной длительного обсуждения в Совете министров 10 и 11 мая 1912 г. проекта указа о роспуске третьей Думы. Обсуждались два варианта: в одном из них объявлялся перерыв в заседаниях Думы вплоть до издания указа о времени новых выборов, в другом - речь шла собственно о роспуске. Преимущества первого варианта виделись министрам в следующем: "оттенялась разница между нынешней Государственной Думой и первыми двумя, распущенными вследствие неудовлетворительности их состава", "сохранялась возможность призвать Государственную Думу к занятиям, если в этом возникла бы надобность". Главным недостатком данного варианта, по мнению участников дискуссии, являлось устранение различия между перерывом и полным прекращением полномочий членов Думы. Недостатки зторого варианта, кстати, более соответствовавшего прямому смыслу нормы о пятилетнем сроке полномочий Думы, мотивировались тем, что действовавшее законодательство нигде не упоминало о законодательных периодах. В итоге обсуждения большинство склонилось х первому варианту, который х: был подписан Николаем II 8 июня 1912 г. [93]

Неурегулированным законодательством остался и вопрос о преемственности законодательных работ различных созывов Думы. Мировая практика выработала три варианта решения данной проблемы. Принципы континуитета, преемственности были реализованы во Франции, Бельгии, Люксембурге. Принципами диcконтинуитета даже с распространением на отдельные сессии характеризовались отношения различных легислатур в Англии, Германии, Австрии, Италии. В ряде стран применялась смешанная система, подразумевавшая континуитет для сессий и дисконтинуитет для различных законодательных периодов (Греция, Норвегия, Венгрия)94. Российская практика в отсутствии законодательных норм тяготела к третьему варианту.

Вопрос о преемственности легислатур обсуждался в Государственном Совете трижды. 14 марта 1907 г. большинство Совета высказалось против принятия к рассмотрению законопроекта об отмене смертной казни, одобренного Думой первого созыва. Противоположные точки зрения на отношение к принципу преемственности высказали в Государственном Совете, с одной стороны, В.К. Саблер и С.Ю. Витте, с другой - Н С. Таганцев. В.К. Саблер полагал, что "если один из законодательных органов прекратит свое существование, то вместе с тем должны прекратить свое бытие и не получившие дальнейшего движения проекты". По его мнению, "было бы странно положение Государственного Совета, который приступил бы к обсуждению вопроса по существу, невзирая на то, что этот вопрос не был рассмотрен Думой в ее новом составе" [95]. Поддержавший его С.Ю. Витте считал, что "с появлением новой Думы Государственный Совет, сдобривший решение первой, не приняв во внимание мнение новых народных представителей, совершил бы такой акт незаконно, это было бы попрание всех помыслов народа, и издание закона таким порядком немыслимо" [96]. Иначе решал эту проблему Н.С. Таганцев, убежденный, что Государственный Совет не может отказаться от рассмотрения законопроектов прежнего состава Думы и не может признать как бы несуществующим то, что сделала Дума [97]. Однако мнение Н.С. Таганцева при голосовании разделили всего 12 членов Совета. 28 ноября 1997 г. большинство Совета высказалось против рассмотрения 18 законопроектов, оставшихся после второй Думы [98].

Вновь споры по данному поводу разгорелись перед окончанием работ третьей Думы (май 1912 г.) и в начале деятельности четвертой Думы (ноябрь 1912 г.). В мае 1912 г. группа членов Совета подписала записку "К вопросу о дальнейшем направлении дел, могущих оказаться нерассмотренными в Государственном Совете ко времени окончания последней сессии Государственной Думы настоящего созыва". Авторы записки предлагали установить порядок, при котором специальная комиссия Государственного Совета определяла бы судьбу каждого законопроекта: направлять его для обсуждения в Совет или нет [99]. Кстати, одним из авторов записки был С.С. Манухин, являвшийся дважды докладчиком по данному поводу в 1907 г. и ранее выступавший против принципа преемственности. Подобная эволюция взглядов С.С. Манухина и его соавторов на самом деле была спровоцирована изменением отношения к принципу преемственности со стороны правительства. В начале 1912 г. канцелярия Совета министров по поручению В.Н. Коковцова составила справку по вопросу о юридическом значении законопроектов, не получивших окончательного утверждения к моменту истечения полномочий Государственной Думы. Исходя из того, что данная проблема не могла быть решена прямым применением действовавших законов, учитывая, что Дума под конец своих занятий примет новые законы и что Госсовет осенью может оказаться без работы, опираясь на западно-европейский опыт, составители справки рекомендовали Государственному Совету согласиться на реализацию принципа континуитета [100]. 28 ноября 1912 г. Государственный Совет проголосовал за принцип преемственности. Но 21 января 1913 г. Государственная Дума своим большинством высказалась против.

Конечно, противоречия и недостатки Основных государственных законов Российской империи 1906 г., как отмеченные нами, так и оставшиеся за пределами нашего анализа, были порождены не только "ограничительной тенденцией", но и новизной проблем, с которыми столкнулась политическая элита, и вынужденной поспешностью, с которой проводились преобразования.

Какими только определениями не пользовались современники, чтобы охарактеризовать государственный строй России: и "конституционная монархия" (П.Б. Струве, С.А. Корф), и "конституционное самодержавие" (В.И. Ленин), и "конституционная империя под самодержавным царем" (международный альманах Гота). Показательна в этом отношении развернувшаяся в самом начале деятельности третьей Думы при обсуждении текста адареса Николаю II дискуссия по поводу того, какой же политический режим установился в России, и должно ли быть упомянуто в адресе понятие конституция. Либеральные фракции устами кадета П.Н. Милюкова и октябриста А.И. Гучкова заявляли, что "обновленный строй" есть строй конституционный, что в России уже совершен переход от неограниченной монархии к конституционной. Правые в лице их лидеров В.М. Пуришкевича и Н.Е. Маркова доказывали, что никаких принципиальных изменений не произошло, сравнивая Думу с судом присяжных, которому монарх даровал право судить, но не ограничил тем самым своей власти [101].

Представляется, что более корректными в своих определениях были авторы, полагавшие, что в России установилась дуалистическая монархия (В.М. Гессен, Е.А. Энгель). Характерным признаком такой формы в России являлось незавершенное разделение властей, порождавшее синтез элементов абсолютной и конституционной монархии, при явном преобладании первых. Такая система была внутренне противоречива и обречена на крушение в условиях, когда не предпринимались бы дальнейшие шаги по укреплению конституционного начала.

Литература

1 См.: Соловьев Ю.Б. Самодержавие и дворянство в 1902-1907 гг. Л.,1981. С. 79, 80.

2 Дневник Л.Тихомирова, // Красный архив. 1930. Т. 1(38). С. 50.

3 Там же. С. 59.

4 Отрывки из воспоминании Д. Н. Любимова // Исторический архив. 1962. №6. С. 83.

5 См.: Милюков П.Н. При свете двух революции // Исторический архив. 1993. №1. С. 148.

6 Дневник кн. Е.А.Святополк-Мирской за 1904-1905 гг. // Исторические записки. М.,1966. Т. 77. С. 241.

7 См.: Львов Л. За кулисами старого режима (воспоминания журналиста). Л.,1926. Т. 1. С. 66.

8 См.: "Повеяло весной". Речи г. министра внутренних дел князя П.Д.Святополка-Мирского и толки о них в прecce. M., 1905. С. 27.

9 См.: Львов Л. Указ соч. С. 66.

10 См.: Дневник кн. Е.А.Святополк-Мирской... С. 247.

11 Подробнее о сопротивлении намерениям Мирского см.: Ганелин Р.Ш. Российское самодержавие в 1905 г.: Реформы и революция. Спб.,1991. С. 10-13.

12 Дневник кн. Е.А.Святополк-Мирской... С. 259.

13 Помимо прочего, отметим в числе мотивов, побудивших Мирского изложить свое вицение преобразований, оживление либерального движения (съезд земцев- конституционалистов 2-3 ноября; земский съезд 6-9 ноября; "банкетная кампания", приуроченная к 40-летию судебной реформы), его радикализацию (на перечисленных мероприятиях резко усилились позиции сторонников конституционного строя, а в октябре 1904 г. группа членов "Союза освобождения" разработала "проект русской конституции"). Подробнее см.: Ганелин Р.Ш. Указ. соч. С 13-27; Шацилло К.Ф. Русский либерализм накануне революции 1905-1907 гг. М.,1985. С. 274-302.

14 ГАРФ, ф. 601, on. 1, д. 872, л. 7-8.

15 Там же. Л. 108.

16 Подробнее о ходе совещания см.: Ганелин Р.Ш. Указ. соч. С. 32-40; Соловьев Ю.Б. Указ. соч. С 131-136.

17 Цит. по: Шацилло К.Ф. Указ. соч. С. 311.

18 См.: Заседания Совета министров России 3 и 11 февраля 1905 г.: Записи Э.Ю.Нольде//Археографический ежегодник за 1989 г. М.,1990. С. 296-305; Ганелин Р.Ш. Указ. соч. С. 85-95.

19 Петергофские совещания о проекте Государственной Думы. Пг.,1917; Царскосельские совещания: Протоколы секретного совещания под председательством бывшего императора о расширении избирательного права//Былое. 1917. №3. С. 235-265; Царскосельские совещания: Протоколы секретного совещания в апреле 1906 г. под председательством бывшего императора по пересмотру основных законов//Былое. 1917. №4. С. 183-245; Царскосельские совещания: Протоколы секретного совещания в феврале 1906 г. под председательством бывшего императора по выработке Учреждении Государственной Думы и Государственного Совета//Былое. 1917. №5-6. С. 289-318.

20 В первом совещании, состоявшемя 19-26 июля 1905 г., участвовало 43 человека; во втором - 37 (5-9 декабря 1905 г.); в третьем - 36 (14-16 февраля 1906 г.); в четвертом - 25 (7-12 апреля 1906 г.)

21 Петергофсжие совещания... С. 11.

22 Там же. С. 19.

23 Там же. С. 70.

24 Там же. С. 12.

25 Там же. С. 101.

26 Там же. С. 106.

27 Там же. С. 97.

28 Там же. С. 28.

29 Там же. С. 87.

30 Там же. С. 117-118.

31 Там же. С. 112-113.

32 Там же. С. 156.

33 Там же. С. 150.

34 Там же. С. 156, 144.

35 Там же. С. 63.

36 Былое. 1917. №4. С. 204-205.

37 Там же. С. 190-191, 195, 206, 207.

38 Там же. С. 205, 208.

39 Там же. С. 207.

40 Там же. С. 205, 207, 212.

41 Там же. С. 192, 195, 207, 225.

42 Там же. С. 206.

43 Былое. 1917. №3. С. 255.

44 Там же. С. 244.

45Там же. С. 257.

46 Там же. С. 258.

47 Былое. 1917. №4. С. 212, 226, 227.

48 Там же. С. 225.

49 Былое. 1917. №3. С. 263.

50 Там же. С. 247.

51 См.: Гессен И.В. В двух веках: Жизненный отчет // Архив русской революции. Берлин,1937. Т. 22. С. 177-178; Ганелия Р.Ш. Указ. соч. С. 8.

52 См.: Полное собрание законов Российской империи. Собрание третье. 1905 г. СПб., 1908. Т. XXV. №25852. С. 132-133.

53 Там же. N25853. С. 133.

54 РГИА; ф. 1276, оп. 1, 1905 г., д. 5, л. 2(об).

55 Там же. Л. 11(об)-12.

56 См.: Сивков К. Крестьянские приговоры 1905 года // Русская мысль. 1907. №4. С. 24-48.

57 РГИА, ф. 1276, on. 1, 1905 г., д. 6, л. 37(об)-98(об).

58 Там же. Л. 33, 93(об)-94.

59 Там же. Д. 2, л. 1-2.

60 Полное собрание законов... Т. XXV. №26656. С. 636-639.

61 Там же. №26661. С. 639-645.

62 См.: Витте С.Ю. Воспоминания. М.,1960. Т. 3. С. 41.

63 См.: Шацилло К.Ф. 1905-и год. М.,1980. С. 128.

64 См.: Покровский М.Я. Русская история в самом сжатом очерке. М.,1934. Ч. 3. С. 164-165.

65 РГИА, ф. 1276, оп. 1,1905 г., д. 36, л. 24(об)-28(об).

66 Там же. Л. 29-33.

67 См.: К истории манифеста 17 октября 1905 г. Записка князя Н.Д. Оболенского // Архив русской революции. М.,1991. Т. 2. С. 9-10.

68 См.: Витте С.Ю. Указ. соч. Т. 3. С 41.

69 См.: Государственная дума в России в документах и материалах. М.,1957. С 92, 93.

70 Подробнее об истории появления манифеста см.: Ганелин Р.Ш. Указ. соч. С. 192-217.

71 См.: Полное собрание законов... Т. XXV. №26803. С. 754-755.

72 См.: Витте С.Ю. Указ. соч. Т. 3. С 3-57; Покровский М.Н. Указ. соч. Ч. 3. С. 164-165; Черменский Е.Д. Буржуазия и царизм в первой русской революции. М.,1970. С 144; Дякин B.C. Самодержавие, буржуазия и дворянство в 1907-1911 гг. Л.,1978. С. 31-37; Ерошкин Н.П. История государственных учреждении дореволюционной России. М.,1983. С 253; Шацилло К.Ф. Указ. соч. С 128-131.

73 Подробнее о деятельности Совета министров см.: Королева Н.Г. Первая российская революция и царизм: Совет министров России в 1905-1907 гг. М.,1982.

74 Полное собрание законов... Т. XXVI. №27423. С. 148-149.

75 Там же. №27425. С 154-160.

76 Там же. №27808. С 465-475.

77 См.: Право. 1906. №11. С. 1071-1072.

78 Полное собрание законов... Т. XXVI. №27424. С 150-154.

79 См.: Опыт приблизительного исчисления народного дохода по различным его источникам и размерам в России. Спб.,1907. С 90-91. Табл. XXIII.

80 См.: Денежное довольствие членов Государственной Думы. Спб.,1912. С. 1-4.

81 См.: Речь. 1914. 23 января.

82 См.: Право. 1906. №11. С 1022-1024.

83 См.: Полный свод законов Российской империи. Спб.,1911. Кн 1. Стб. 1-30.

84 См.: Королева Н.Г. Указ. соч. С 139-141.

85 Подробнее см. - Ольденбург С.С. Царствование императора Николая II. М.,1992. Т. 2. С. 69-76; Аврех А.Я. Столыпин и третья Дума. М.,1968. С. 169-173; Аврех А.Я. П.А.Столыпин я судьбы реформ в России.М.,1991. С. 203-211.

86 Витте С.Ю. Указ. соч. Т. 3. С. 306.

87 См. например: Гессен В.М. Основы конституционного права. Пг.,1917. С. 414; Корф С.А. Русское государственное право. М., 1915. С. 55, 59; Лазаревский Н.И. Конституционное право. Спб., 1908. Т. 1. С. 122; Лазаревский Н.И. Русское государственное право. Пг.,1917. Т. 1. С. 63, 158; Энгель Е.А. Государство и формы его строя. Лг.,1919. С. 35, 69.

88 Лазаревский Н.И. Конституционное право... Т. 1. С. 122.

89 Гессен Влад. Четыре редакции (К истории текста Основных законов) // Право. 1916. №22. С. 13-21. См. также: Нольде Б.Э. Законы основные в русском праве // Право. 1913. N8. С. 447-461; №9. С. 524-541.

90 См.: Неровецкий Ив. Русские конституционные проблемы в современной французской литературе // Право. 1910. №21. С. 1312-1313.

91 Котляревскии С.А. Юридические предпосылки русских основных законов. Ы.,1912. С. 98-99.

92 Подробнее см.: Дякин B.C. Указ. соч. С. 31-34.

93 РГИА, ф. 1276, оп. 1, 1905-1915 гг., д. 34, л. 316-376(об).

94 Гримм Д. К вопросу о преемственности законодательных работ // Право. 1912. №49. С. 2664.

95 Государственный Совет. Стенографические отчеты. 1907 г. Сессия II. Спб.,1907. С. 167-170.

96 Там же.

97 Там же. С. 141-143, 150-152.

98 Государственный Совет. Стенографические отчеты. 1907 г. Сессия III. Спб.,1908. С. 104.

99 См.: Д.Щ. К вопросу о преемственности в работах Государственной Думы// Право. 1912. №20. С. 1113-1116.

100 Cм.: Право. 1912. №12. С. 686-687.

101 См.: Государственная Дума. Стенографические отчеты. Третий созыв. 1907-1908 гг. Сессия I. Спб.,1908. Ч. 1. С. 135-250.