Ч. Дарвин ВОСПОМИНАНИЯ О РАЗВИТИИ МОЕГО УМА И ХАРАКТЕРА Автобиография

Путешествие на “Бигле” с 27 декабря 1831 г. по 2 октября 1836 г. - Вернувшись домой после моей непродолжительной геологической поездки по Северному Уэльсу, я нашел письмо от Генсло, извещавшее меня, что капитан Фиц-Рой готов уступить часть своей собственной каюты какому-нибудь молодому человеку, который согласился бы добровольно и без всякого вознаграждения отправиться с ним в путешествие на “Бигле” в качестве натуралиста. В моем рукописном “Дневнике” [95] я, как мне кажется, рассказал обо всех событиях, происшедших в те дни: здесь скажу только, что я готов был тут же принять предложение, но мой отец решительно возражал против этого, добавив, впрочем, слова, оказавшиеся счастливыми для меня: “Если ты сумеешь найти хоть одного здравомыслящего человека, который посоветует тебе ехать, я дам свое согласие”. Однако я в тот же вечер написал о своем отказе принять предложение, а на другое утро поехал в Мэр, чтобы быть готовым 1-го сентября [начать охоту]. Я был на охоте, когда за мной прислал мой дядя: он предложил мне поехать с ним в Шрусбери, чтобы переговорить с моим отцом, так как считал, что я поступил бы благоразумно, приняв предложение. Отец всегда утверждал, что дядя - один из самых благоразумных людей на свете, и поэтому сразу дал свое согласие в самой ласковой форме [96]. В Кембридже я был довольно неумерен в расходах, и чтобы утешить отца, я сказал, что “должен был бы быть чертовски способным, чтобы, находясь на борту «Бигля», тратить больше, чем я буду получать”, на что отец возразил, улыбаясь: “Да ведь все они и говорят, что ты очень способен!”

На следующий день я отправился в Кембридж, чтобы повидать Генсло, а оттуда - в Лондон, чтобы встретиться с Фиц-Роем, и вскоре все было улажено. Когда впоследствии мы сблизились с Фиц-Роем, он рассказал мне, что я очень серьезно рисковал быть отвергнутым из-за формы моего носа! Горячий последователь Лафатера [97], он был убежден, что может судить о характере человека по чертам его лица, и сомневался в том, чтобы человек с таким носом, как у меня, мог обладать энергией и решимостью достаточными для того, чтобы совершить путешествие. Думаю, однако, что впоследствии он вполне убедился в том. что мой нос ввел его в заблуждение.

У Фиц-Роя [98] был очень своеобразный характер. Он обладал многими благородными чертами: был верен своему долгу, чрезвычайно великодушен, смел, решителен, обладал неукротимой энергией и был искренним другом всех, кто находился под его началом. Он не останавливался ни перед какими хлопотами, чтобы помочь тому, кто, по его мнению, был достоин помощи. Это был статный, красивый человек, вполне выдержанный тип джентльмена, изысканно вежливый в обращении, напоминавший своими манерами, как говорил мне посол в Рио, своего дядю со стороны матери - знаменитого лорда Каслри. Вместе с тем, он, должно быть, много унаследовал в своей внешности от Карла II, - д-р Уоллич подарил мне коллекцию изготовленных им фотографий, и я был поражен сходством одного портрета с Фиц-Роем; посмотрев на подпись, я увидел, что это Ч.Э.Собесский Стюарт, граф д'Олбени, который был незаконным потомком названного монарха [99].

Нрав у Фиц-Роя был самый несносный, и это проявлялось не только во вспышках гнева, но и в продолжительных приступах брюзгливости по отношению к тем, кто его обидел. Обычно он бывал особенно невыносим по утрам: своими орлиными глазами он всегда замечал какое-нибудь упущение на корабле, и тогда он не сдерживал гнева. Утром, сменяя друг друга, младшие офицеры обычно спрашивали: “Много ли чашек горячего кофе было выпито [капитаном] сегодня”, что значило - в каком настроении капитан? Он был также несколько подозрителен и то и дело пребывал в дурном настроении, а однажды почти впал в безумие. Мне часто казалось, что ему не хватает трезвости в суждениях и здравого смысла. Ко мне он относился очень хорошо, но ужиться с этим человеком при той близости, которая была неизбежна для нас, обедавших за одним столом вдвоем с ним в его каюте, было трудно. Несколько раз мы ссорились, ибо, впадая в раздражение, он совершенно терял способность рассуждать. Так, в самом начале путешествия, когда мы были в Баие в Бразилии, он стал защищать и расхваливать рабство, к которому я испытывал отвращение, и сообщил мне, что он только что побывал у одного крупного рабовладельца, который созвал [при нем] своих рабов и спросил их, счастливы ли они и хотят ли получить свободу, на что все они ответили: “Нет!” Тогда я спросил его, должно быть не без издевки, полагает ли он, что ответ рабов, данный в присутствии их хозяина, чего-нибудь стоит? Это страшно разозлило его, и он сказал мне, что раз я не доверяю его словам, мы не можем больше жить вместе. Я думал, что вынужден буду покинуть корабль, но как только известие о нашей ссоре распространилось, - а распространилось оно быстро, так как капитан послал за своим первым помощником, чтобы в его присутствии излить свой гнев, всячески ругая меня, - я, к величайшему своему удовлетворению, получил приглашение от всех офицеров обедать с ними в их кают-кампании. Однако через несколько часов Фиц-Рой проявил обычное свое великодушие, но-слав ко мне офицера, который передал мне его извинения и просьбу по-прежнему обедать с ним.

Вспоминаю и другой случай, характеризующий его искренность. В Плимуте, до того как мы отправились в плавание, он страшно разозлился на торговца посудой, который отказался обменять некоторые предметы, купленные у него в лавке. Тогда капитан спросил у него цену одного очень дорогого фарфорового сервиза и сказал: “Я приобрел бы его, если бы вы не были так нелюбезны”. Так как я знал, что в каюте [капитана] имеется обильный запас посуды, я усомнился в том, чтобы у него действительно было такое намерение; я не произнес ни слова, но, должно быть, мое сомнение отразилось у меня на лице. Когда мы вышли из лавки, он взглянул на меня и сказал: “Вы не поверили моим словам!”; я вынужден был признать, что это так. Несколько минут он молчал, а затем сказал: “Вы правы, из-за моего гнева на этого подлеца я поступил неправильно”.
 

Капитан Роберт Фиц-Рой. По фотографии с портрета, принадлежащего Королевскому морскому колледжу в Гринвиче

В Консепсьоне, в Чили, бедный Фиц-Рой страшно переутомился и был в очень дурном настроении. Он горько жаловался мне, что должен устроить большой вечер для всех местных жителей. Я возразил, сказав, что при данных обстоятельствах нет необходимости делать это. Тогда он пришел в ярость и заявил, что я такого сорта человек, который примет любое одолжение и ничем за него не отплатит. Ни слова не произнеся, я встал, вышел из каюты и вернулся в Консепсьон, где жил тогда. Через несколько дней я вернулся на корабль и был принят капитаном с обычной сердечностью, так как к этому времени буря полностью миновала. Однако первый помощник сказал мне: “Чёрт вас побери, Философ, лучше бы вы не ссорились со шкипером! В тот день, когда вы ушли с корабля, я смертельно устал (корабль находился в ремонте), а он заставил меня до полуночи шататься с ним по палубе и все время бранился по вашему адресу”.

Трудность поддерживать хорошие отношения с капитаном военного корабля значительно возрастает из-за того, что ответить ему так, как вы ответили бы любому другому человеку, - значит почти оказаться мятежником, а также из-за того трепета, который испытывают перед ним (по крайней мере, испытывали в те времена, когда я плавал) все находящиеся на корабле. Помню один любопытный случай, который мне рассказали об экономе корабля “Эдвенчюр”, вместе с которым “Бигль” совершил свое первое плавание. В одном из магазинов в Рио-де-Жанейро этот эконом закупал ром для команды корабля, как вдруг в магазин вошел какой-то маленький господин в штатском. Эконом обратился к нему: “Будьте добры, сэр, попробуйте этот ром и скажите мне свое мнение о нем”. Господин выполнил то, о чем его просили, и вскоре вышел из магазина. Тогда хозяин магазина спросил эконома, знает ли тот, что он обратился к капитану линейного корабля, только что вошедшего в гавань? Бедный эконом онемел от ужаса, стакан с ромом упал из его рук на пол, он тотчас же отправился на свой корабль, и никакие доводы, как уверял меня офицер с “Эдвенчюра”, не могли заставить его сойти на берег, так как он опасался встретиться с капитаном после своего ужасного по фамильярности поступка.

По возвращении на родину я лишь изредка встречался с Фиц-Роем, ибо всегда боялся как-нибудь неумышленно вызвать его раздражение, и все же это случилось однажды, причем взаимное примирение стало уже почти невозможным. Впоследствии он негодовал на меня за то, что я издал столь кощунственную книгу (он стал очень религиозным), как “Происхождение видов” [100]. К концу своей жизни он, кажется, совершенно разорился, что произошло в значительной степени из-за его щедрости. Во всяком случае, после его смерти была устроена подписка для уплаты его долгов. Конец его жизни был мрачен - он покончил самоубийством, точно так же как его дядя, лорд Каслри, на которого он так походил манерами и внешностью. Во многих отношениях это был человек самого благородного характера, человек, какого мне редко случалось встречать, однако характер его портили и серьезные недостатки.

Путешествие на “Бигле” было самым значительным событием моей жизни, определившим весь мой дальнейший жизненный путь, а между тем судьба его зависела от столь малого обстоятельства, как предложение моего дяди доставить меня за тридцать миль в Шрусбери, - не всякий дядя поступил бы так, - и от такого пустяка, как форма моего носа. Я всегда считал, что именно путешествию я обязан первым подлинным дисциплинированней, т.е. воспитанием, моего ума; я был поставлен в необходимость вплотную заняться несколькими разделами естественной истории, и благодаря этому мои способности к наблюдению усовершенствовались, хотя они уже и до того времени были неплохо развиты.

Дарвин в молодости.
С акварели G. Richmond

Особенно большое значение имело геологическое исследование всех посещенных мною районов, так как при этом приходилось пускать в ход всю свою способность к рассуждению. При первом ознакомлении с какой-либо новой местностью ничто не кажется более безнадежно запутанным, чем хаос горных пород; но если отмечать залегание и характер горных пород и ископаемых во многих точках, все время при этом размышляя [над собранными данными] и стараясь предугадать, что может быть обнаружено в различных других точках, то вскоре хаос местности начинает проясняться и строение целого становится более или менее понятным. Я взял с собою первый том “Principles of Geology” [“Основ геологии”] Ляйелля и внимательно изучил эту книгу, которая принесла мне величайшую пользу во многих отношениях. Уже самое первое исследование, произведенное мною в Сант-Яго на островах Зеленого мыса, ясно показало мне изумительное превосходство метода, примененного Ляйеллем в трактовке геологии, по сравнению с методами всех других авторов, работы которых я взял с собою или прочитал когда-либо впоследствии [101].

Другим моим занятием было коллекционирование животных всех классов, краткое описание их и грубое анатомирование многих морских животных; однако из-за моего неумения рисовать и отсутствия у меня достаточных знаний по анатомии значительная доля рукописных заметок, сделанных мною во время путешествия, оказалась почти бесполезной. Я потерял вследствие этого много времени, не пропало зря только то время, которое я затратил на приобретение некоторых знаний о ракообразных, ибо знания эти оказали мне помощь, когда в последующие годы я предпринял составление монографии об усоногих раках.

Некоторую часть дня я посвящал составлению моего “Дневника”, затрачивая при этом много усилий на то, чтобы точно и живо описать все, что мне пришлось увидеть, - упражнение, оказавшееся полезным. Мой “Дневник” частично был также использован мною в виде писем к родным, и отдельные части его я отсылал в Англию как только для этого представлялся удобный случай.

Однако различные специальные занятия, перечисленные выше, не имели почти никакого значения по сравнению с приобретенной мною в то время привычкой к энергичному труду и сосредоточенному вниманию в отношении любого дела, которым я бывал занят. Все, о чем я размышлял или читал, было непосредственно связано с тем, что я видел или ожидал увидеть, и такой режим умственной работы продолжался в течение всех пяти лет путешествия. Я уверен, что именно приобретенные таким образом навыки позволили мне осуществить все то, что мне удалось сделать в науке.

Оглядываясь на прошлое, я замечаю теперь, что постепенно любовь к науке возобладала во мне над всеми остальными склонностями. Первые два года старая страсть к охоте сохранялась во мне почти во всей своей силе, и я сам охотился на всех птиц и зверей, необходимых для моей коллекции, но понемногу я стал все чаще и чаще передавать ружье своему слуге и наконец вовсе отдал его ему, так как охота мешала моей работе, в особенности - изучению геологического строения местности. Я обнаружил, правда, бессознательно и постепенно, что удовольствие, доставляемое наблюдением и работой мысли, несравненно выше того, которое доставляют какое-либо техническое умение или спорт. Первобытные инстинкты дикаря постепенно уступали во мне место приобретенным вкусам цивилизованного человека. Тот факт, что мой ум развился под влиянием моих занятий во время путешествия, представляется мне вероятным на основании одного замечания, сделанного моим отцом, который был самым проницательным наблюдателем, какого мне когда-либо приходилось видеть, отличался скептицизмом и был далек от того, чтобы хоть сколько-нибудь верить в френологию; и вот, впервые увидев меня после путешествия, он обернулся к моим сестрам и воскликнул: “Да ведь у него совершенно изменилась форма головы!”

Возвращаюсь к путешествию. 11 сентября (1831 г.) я побывал вместе с Фиц-Роем в Плимуте, где мы мельком осмотрели “Бигль”. Оттуда я отправился в Шрусбери, чтобы надолго попрощаться с отцом и сестрами. 24 октября я поселился в Плимуте и прожил там до 27 декабря, когда “Бигль” покинул, наконец, берега Англии и отправился в свое кругосветное плавание. Еще до этого дня мы дважды пытались выйти в море, но оба раза сильные штормовые ветры вынуждали нас вернуться. Как ни старался я превозмочь себя, эти два месяца в Плимуте были самыми несчастными в моей жизни. При мысли о предстоящей мне столь длительной разлуке со всеми родными и друзьями я падал духом, а погода навевала на меня невыразимую тоску. Помимо того, меня беспокоили сердцебиение и боль в области сердца, и, как это часто бывает с молодыми несведущими людьми, особенно с теми, которые обладают поверхностными медицинскими знаниями, я был убежден, что страдаю сердечной болезнью. Я не стал советоваться с врачами, так как нисколько не сомневался, что они признают меня недостаточно здоровым для участия в путешествии, а я решился поехать во что бы то ни стало.

Нет необходимости останавливаться здесь на отдельных событиях путешествия, рассказывать о том, где мы были и что делали, - достаточно полный отчет об этом дан в моем опубликованном “Дневнике” [102]. Ярче всего другого возникает и сейчас перед моим умственным взором великолепие тропической растительности. Но и то чувство величественного, которое я испытал при виде великих пустынь Патагонии и одетых лесом гор Огненной Земли, оставило в моей памяти неизгладимое впечатление. Вид нагого дикаря в обстановке его родной земли - зрелище, которое никогда не забудется. Многие мои поездки по диким странам верхом на лошади или в лодках, продолжавшиеся иногда по несколько недель, были полны интереса; лишения и известная степень опасности, с которыми они были сопряжены, в то время вряд ли воспринимались мною как помеха, а уж впоследствии и вовсе позабылись. С глубоким удовлетворением вспоминаю я также некоторые мои научные работы, например, разрешение проблемы коралловых островов и выяснение геологического строения некоторых островов, например, острова Св. Елены [103]. Не могу также пройти мимо открытия мною своеобразных соотношений между животными и растениями, населяющими различные острова Галапагосского архипелага, с одной стороны, и между ними и обитателями Южной Америки - с другой [104].

Насколько я в состоянии сам судить о себе, я работал во время путешествия с величайшим напряжением моих сил просто оттого, что мне доставлял удовольствие процесс исследования, а также потому, что я страстно желал добавить несколько новых фактов к тому великому множеству их, которым владеет естествознание. Но кроме того у меня было и честолюбивое желание занять достойное место среди людей науки, - не берусь судить, был ли я честолюбив более или менее, чем большинство моих собратий по науке.

Геология Сант-Яго весьма поразительна, хотя и проста: некогда поток лавы разлился по дну моря, покрытому мелко искрошенными современными раковинами и кораллами, которые [под действием горячей лавы] спеклись в твердую белую породу. В дальнейшем весь остров подвергся процессу поднятия. Но эта полоса белой породы открыла мне новый п важный факт, а именно, что впоследствии здесь происходило опускание пластов вокруг кратеров, которые продолжали с тех пор действовать и изливать лаву. Тогда мне впервые пришла в голову мысль, что я смогу, быть может, написать книгу о геологии различных стран, посещенных мною, - и сердце мое затрепетало от восторга. Это была незабываемая минута! С какой ясностью могу я восстановить в памяти невысокий лавовый утес, под которым я отдыхал тогда, ослепительно палящее солнце, несколько диковинных растений пустыни поблизости от меня, а у ног моих - живые кораллы в лужах, оставшихся после отлива. В несколько более поздний период нашего путешествия Фиц-Рой попросил меня почитать ему мой “Дневник” и нашел, что его стоило бы опубликовать, - итак, это была уже вторая книга в перспективе!

Рукописный дневник Дарвина и его печатное издание

К концу путешествия, когда мы были на острове Вознесения, я получил письмо от сестер, в котором они сообщали, что Седжвик посетил отца и сказал, что я займу место сpeди выдающихся людей науки. Тогда я не мог понять, каким образом ему удалось узнать что-либо о моих работах, однако я слыхал (но кажется, позже), что Генсло доложил некоторые из моих писем к нему в Кембриджском философском обществе и отпечатал их для распространения среди ограниченного круга лиц [105]. Моя коллекция костей ископаемых животных, которая была переслана мною Генсло, также вызвала большой интерес у палеонтологов. Прочитав это письмо, я начал вприпрыжку взбираться по горам острова Вознесения, и вулканические скалы громко зазвучали под ударами моего геологического молотка! Все это показывает, до чего я был честолюбив, но я думаю, что не погрешу против истины, если скажу, что, хотя в позднейшие годы одобрение со стороны таких людей, как Ляйелл и Гукер, которые были моими друзьями, было для меня в высшей степени важным, мнение широкой публики не очень-то заботило меня. Не хочу этим сказать, что благоприятная рецензия или успешная продажа моих книг не доставляли мне большого удовольствия, по удовольствие это было мимолетным, и я уверен, что ради славы я никогда ни на один дюйм не отступил от принятого мною пути.

 

ПРИМЕЧАНИЯ

95. Во время путешествия Ч.Дарвин заносил свои наблюдения и первые впечатления в карманные "Записные книжки" ("Note-books"), текст которых был впервые опубликован в 1945 г. Норой Барло (см. этот том, стр. 7-70). На основании этих записных книжек Ч.Дарвин на длительных стоянках и на корабле составлял свой "Дневник" ("Journal"), который Н. Барло впервые опубликовала в 1933 г. под названием "Diary" (см. наст. издание, т. 1, стр. 423-564) и который представляет собой первую литературную редакцию описания путешествия Дарвина на "Бигле". О вступлении к этому рукописному "Дневнику" и говорит Дарвин (перевод этого вступления на русский язык см. наст. издание, т. 1, стр. 425-426).

96. Решение Джосайи Веджвуда (которого Ч.Дарвин часто кратко называет "дядя" или "дядя Джоc") поехать в Шрусбери, чтобы лично убедить д-ра Дарвина дать свое согласие на участие Чарлза в путешествии, было принято 1 сентября. Накануне Чарлз и Дж. Веджвуд написали д-ру Дарвину письма (L.L., т. I, стр. 197-199), которые мы приводим здесь, так как доводы Веджвуда сыграли решающую роль во всей судьбе Чарлза.

Письмо Чарлза отцу от 31 августа 1831г.:

"Дорогой отец!

Боюсь, что я снова доставлю Вам беспокойство. Но поразмыслив, я полагаю, что Вы извините меня, если я еще раз изложу свой взгляд на предложенное мне путешествие. Извинением и основанием для меня является то, что все Веджвуды смотрят на дело совершенно иначе, чем Вы и мои сестры. Я познакомил дядю Джоса с составленным мною (горячо надеюсь - точно и полно) списком Ваших возражений, и он был столь любезен, что высказал свое мнение о каждом из них. Список и его ответы будут вложены в это письмо. Могу ли я просить у Вас только об одном одолжении? Вы окажете мне величайшую любезность, если пришлете решительный ответ - да или нет. Если Вы скажете „нет", то я был бы самым неблагодарным человеком, если бы не подчинился беспрекословно Вашему здравому решению при той сердечнейшей снисходительности, которую Вы проявляли ко мне на протяжении всей моей жизни; и я уверяю Вас, что никогда больше не буду упоминать об этом вопросе. Если ответ ваш будет „да", то я прямо поеду к Генсло и осмотрительно посоветуюсь с ним, а затем вернусь в Шруcбери.Мне и всем Веджвудам опасность не представляется большой. Расходы не могут быть сколько-нибудь значительными, а что касается времени, то во всяком случае я не думаю, чтобы оно оказалось затраченным зря в большей мере, чем если бы я оставался дома. Но прошу Вас не думать, будто я так жажду поехать, что хотя бы на одно мгновение стану колебаться, если буду знать, что через короткий промежуток времени все это может показаться Вам неприятным. Я должен снова заявить, что не могу представить себе, чтобы путешествие сделало меня впоследствии непригодным для уравновешенной жизни. Хочу надеяться, что это письмо не слишком обеспокоит Вас. Я посылаю его с каретой завтра утром: если Вы сразу придете к решению, то не пришлете ли Вы мне ответ на следующий день тем же путем? Если это письмо не застанет Вас дома, то я надеюсь, что Вы ответите на него так скоро, как найдете это удобным. У меня нет слов, чтобы описать любезность дяди Джоса: никогда мне не забыть, с каким интересом он отнесся ко мне. Мой дорогой отец, искренне любящий Вас сын Чарлз Дарвин".

К письму был приложен составленный Чарлзом следующий список возражений д-ра Дарвина против участия Чарлза в путешествии:

"1. Путешествие дискредитирует мою репутацию как лица, которому предстоит стать священником.

2. Сумасбродный план.

3. До меня они уже предлагали, вероятно, это место натуралиста многим другим.

4. И из того, что оно не было никем принято, явствует, что имеются какие-то серьезные возражения против корабля или экспедиции.

5. Никогда впоследствии я уже не буду способен вести уравновешенную жизнь.

6. Условия" моей жизни[на корабле] будут, вероятно, крайне неудобными.

7. Вы[т.е. д-р Дарвин] будете рассматривать это как еще одну перемену мною моей профессии.

8. Это было бы бесполезным предприятием".

Свое мнение по поводу каждого из этих возражений Дж. Веджвуд сформулировал в следующем письме д-ру Дарвину, датированному "Мэр, 31 августа 1831 г.":

"Дорогой доктор,

Я чувствую, насколько серьезна ответственность, возлагаемая на меня Вашим обращением ко мне по поводу предложения, сделанного Чарлзу, но так как Вы пожелали, чтобы Чарлз посоветовался со мной, то я не могу отказаться от того, чтобы не представить Вам мои соображения, поскольку я в состоянии был обдумать вопрос. Чарлз составил список того, что он считает Вашими главными возражениями, и я думаю, что мне лучше всего изложить то, что я думаю по поводу каждого из них.

1. Я не склонен думать, что это в какой-либо степени дискредитировало бы его репутацию как священника. Напротив, я считаю, что предложение это является почетным для пего, а изучение естественной истории, не являясь, конечно, профессиональной обязанностью священника, вполне приличествует последнему.
2. Я, право, не знаю, как отнестись к этому возражению, но у него будут, вероятно, определенные объекты, которыми он будет заниматься, и он сможет приобрести и развить в себе привычку к усидчивой работе, полагаю, в такой же мере, в какой он был бы способен сделать это любым другим путем, оставаясь в ближайшие два года дома.
3. Читая письма, я не заметил этого; я снова перечитал их, имея в виду это возражение, но не обнаружил никакого основания для него.
4. Я не могу представить себе, чтобы Адмиралтейство послало для выполнения такого рода службы плохой корабль. Что касается возражений против экспедиции, то они у разных людей могут быть различными, и для Чарлза, я думаю, не могло бы иметь решительно никакого значения то, что другие лица возражали, если бы такой факт вообще стал известным.
5. Вы можете судить о характере Чарлза гораздо лучше, чем я. Если, сравнивая то, как он проведет ближайшие два года [первоначально предполагалось, что путешествие продлится только два года], с тем, как он вероятно провел бы их, отказавшись от предложения, Вы считаете, что он может стать неусидчивым и неспособным к уравновешенности, то это, несомненно, веское возражение. Но разве моряки не склонны к усидчивой и спокойной жизни в домашних условиях?
6. Я не могу по этому поводу сказать ничего другого, как то, что раз он будет назначен Адмиралтейством, он вправе требовать предоставления ему всех тех удобств, какие возможны на корабле.
7. Если бы я видел, что Чарлз в настоящее время поглощен выполнением своей профессиональной работы [священника], я бы, вероятно, не считал, что он поступил бы благоразумно, прервав ее; но дело обстоит не так, и я думаю, и не будет так обстоять у него. Занятия наукой, которыми он увлекается сейчас, ведут его по тому же пути, по которому он пойдет, находясь в экспедиции.
8. Предприятие могло бы быть бесполезным с точки зрения его профессии [священника], но, видя в нем человека огромной любознательности, [нужно считать] что оно доставит ему такую благоприятную возможность увидеть людей и мир, какая достается на долю немногих.

Прошу Вас иметь в виду, что у меня было крайне мало времени для размышления; Вы и Чарлз - те люди, которые должны решить дело. Остаюсь, мой дорогой доктор, искренне Ваш Джосайя Веджвуд". 97. Иоганн-Каспар Лафатер (Lavater), 1741-1801, швейцарский пастор-богослов В сочинении "Физиономические фрагменты" пытался обосновать связь между характером человека и чертами его внешности. "Физиогномика" Лафатера не имеет серьезных научных оснований.

98. Капитан Роберт Фиц-Рой (R. Fitz Roy), 1805-1865, был командиром "Бигля" также во время предыдущей экспедиции на Огненную Землю, осуществленной совместно с кораблем "Эдвенчур" в 1828-1830гг. под общим командованием капитана Кинга. Фиц-Рой известен как крупный гидрограф и метеоролог. Во время двукратного путешествия на "Бигле" под его руководством были осуществлены обширные работы по нанесению на карту берегов Южной Америки и течения реки Санта-Крус. Осуществляя эти исследования, Фиц-Рой затратил крупные личные средства, которые английское Адмиралтейство отказалось ему возместить, что в конечном счете привело к разорению Фиц-Роя. Дарвин отдавал должное выдающимся чертам характера Фиц-Роя - его энергии, большому опыту и организаторскому таланту. Но на почве политических взглядов они резко расходились: Фиц-Рой был убежденным тори, защитником рабства негров, проводником реакционной колониальной политики английского правительства. В течение некоторого времени после путешествия на "Бигле" Фиц-Рой состоял губернатором Новой Зеландии. Однако его реакционная политика, тяжелое финансовое бремя, наложенное им на население, предоставление им чрезмерной власти миссионерам вызвали подачу поселенцами протеста в английский парламент, который вынужден был потребовать у правительства отзыва Фиц-Роя с поста губернатора. Последние годы жизни Фиц-Рой в связи с психическим заболеванием провел в психиатрической больнице, где покончил самоубийством.

99. Лорд Каслри (R.S.Castlereaeh), 2-й маркиз Лондондерри, 1769-1822, англ. государственный деятель. - Фр.Дарвин приводит ряд источников, в которых показано,что претензии графов д'Олбени на родство с английскими королями не имели оснований.

100. Крайне религиозный человек, слепой сторонник церковной догмы, Фиц-Рой не в состоянии был понять сомнений Дарвина в вопросе о неизменности видов. Как бы полемизируя с точкой зрения Дарвина на вопрос о происхождении разных форм галапагосских вьюрков от южноамериканской формы, видоизменившейся в соответствии с условиями обитания, Фиц-Рой в своем "Отчете" о плавании "Бигля" говорит, что все эти формы были специально созданы богом независимо одна от другой. Когда в 1859г. вышло в свет "Происхождение видов", Фиц-Рой напечатал в газете "Тайме" под псевдонимом "Senex" две заметки, в которых доказывал несомненность библейских сказаний о сотворении растений, животных и человека (эти взгляды были развиты им и в приложении к указанному "Отчету"). Прочитав эти заметки, Дарвин сразу разглядел в их авторе "креационистские уши" Фиц-Роя: "Я уверен, - писал он Ляйеллю, - что это написано Фиц-Роем... Жаль,что он не приложил своей теории, по которой мастодонт и пр. вымерли по той причине, что дверь в ковчег Ноя была сделана слишком узкой". См. С.Л.Соболь, Журнал общей биологии, т. I, №1, стр. 96-97, 1940

101. Чарлз Ляйелл (Ch. Lyell), 1797-1875, знаменитый англ. геолог, основатель научной геологии, друг и сподвижник Дарвина. Первый том "Основных начал геологии" - революционного для своего времени сочинения Ляйелля, положившего конец господствовавшим до того времени метафизическим представлениям о "всемирных катастрофах" как основных этапах "истории" Земли, - Дарвин, отправляясь в путешествие, взял по совету Генсло с собой; второй том он получил в октябре 1832г., когда находился в Монтевидео на восточном побережье Южной Америки. Незадолго до этого времени он обнаружил в третичных отложениях пампы скелеты вымерших ископаемых позвоночных, знакомство с которыми сильно поколебало его веру в неизменность видов. Передовые геологические идеи Ляйелля произвели глубокое впечатление на молодого Дарвина и в значительной мере определили развитие его эволюционных представлений. Однако развитые Ляйеллем во втором томе его "Основных начал" традиционные взгляды по вопросу о происхождении видов не встретили сочувствия Дарвина. Наоборот, с течением времени он все дальше отходил в этой области от взглядов своего учителя и друга, который лишь после длительных колебаний присоединился к его эволюционному учению. О Ляйелле см.: М.А. Энгельгардт, Чарльз Ляйелль, СПб., 1893; Life, Letters and Journals of Sir Ch. Lyell, edited by Mrs. Lyell, т. I-II, Лондон, 1881. Основная работа Ляйелля переведена на русский язык А. Мином: "Основные начала геологии", М., 1866 {два тома).

102. Под опубликованным "Дневником" Дарвин имеет здесь в виду "Путешествие натуралиста вокруг света на корабле “Бигль”", первое (1839) и второе (1845) издания которого были выпущены под заглавием "Дневник изысканий по естественной истории и геологии стран, посещенных во время кругосветного плавания корабля ее величества “Бигль” под командой капитана королевского флота Фиц-Роя". См. наст. издание, т. 1, М. -Л., 1935 (стр. XVI-XX).

103. Разработанная Дарвином еще во время путешествия теория происхождения коралловых островов изложена им в его монографии о коралловых рифах (1842; рус. перевод, см. наст. издание, т. 2, стр. 285-448) и в сокращенном виде в "Путешествии натуралиста" (наст. издание, т. I; также Ч.Дарвин, Путешествие натуралиста ит.д., Географгиз, М., 1954). Описание геологического строения острова Св. Елены дано Дарвином в гл. IV его монографии "Geological Observations", изд. второе, Лондон, 1876.

104. Эта последняя фраза абзаца представляет собой позднейшее добавление. - О характере и происхождении фауны и флоры Галапагосских островов см. "Путешествие натуралиста", гл. XVII.

105. 6 ноября 1835г. Генсло зачитал на заседании Кембриджского философского общества отрывки из писем Дарвина, полученных им в 1832-1835гг. Эти отрывки были затем изданы Генсло в виде брошюры в декабре 1835г. (перевод см. этот том, стр. 71-86), т.е. еще до возвращения Дарвина на родину, благодаря чему Седжвик и другие кембриджские натуралисты и узнали о выдающихся достижениях юного Дарвина задолго до его публичных выступлений.

Составитель примечаний - проф. С.Л. Соболь