VIVOS VOCO: Б.М. Болотовский, "Оливер Хевисайд"

В 1901 г. умер Джордж Фрэнсис Фицджеральд. Это была большая потеря для английской науки, это была и большая личная потеря Хевисайда.

Нам сейчас имя Фицджеральда мало что говорит. Но для такого незаслуженного пренебрежения нет оснований. Он рано умер, на пятидесятом году своей жизни. Он умер в полном расцвете своих творческих сил, и если бы не тяжелая болезнь, он еще, без сомнения, сделал бы много в теоретической физике. Но и того, что он сделал, было достаточно, чтобы выдвинуть его в первые ряды физиков конца XIX в.

Время его научной деятельности было временем быстрого развития физики, временем ломки старых физических понятий и даже целых теорий, временем создания новых физических понятий и новых физических теорий. В это время была создана и утвердилась теория Максвелла, первая последовательная и всеобъемлющая теория электромагнитного поля и вообще первая теория поля. В конце XIX в. начинали прорастать семена нового знания, начиналось обсуждение и формирование новых идей, которым суждено было коренным образом изменить естественнонаучную картину мира. Эти новые идеи и представления отыскивались ощупью, высказывались поначалу нечетко, невнятно, а порою даже и не столько высказывались новые идеи, сколько рассматривались принципиальные трудности, существующие в понимании физической картины мира (такие, как отмеченные Кельвином на рубеже XIX и XX вв., - отсутствие удовлетворительной модели эфира и отсутствие теории теплового излучения) и указывалось на необходимость новых физических идей, без которых нельзя прийти к преодолению существующих трудностей. Фицджеральд был активным участником этой работы. Другие сказали позднее в более ясной и последовательной форме то, что Фицджеральд только нащупывал, пытался сформулировать. Некоторые полученные им результаты настолько вплетены в ткань современной теоретической физики, что о нем и не вспоминают, когда в учебниках излагаются соответствующие разделы.

Дж. Фицджеральд

Смерть Фицджеральда была тяжелой утратой для Хевисайда (и для науки) еще и по другой причине. Фицджеральд никогда не жалел времени на обсуждение любых проблем, возникающих у его товарищей по науке, и его глубокие знания, физическая интуиция, высокая математическая культура в сочетании с добротой, простотой и полной доступностью постоянно играли стимулирующую роль в развитии самых разных областей физического знания. Может быть, некоторое представление о том, чем был Джордж Фрэнсис Фицджеральд для физики своего времени, дадут отрывки из статьи о нем, помещенной Оливером Лоджем в журнале "Electrician" в марте 1901 г. [98]:

"Старые люди умирают, это естественно, и мы их хороним. Но уход яркого гения, полного силы и самобытности, приученного за годы усилий и самоотречения к выполнению такой работы, которую никто другой выполнить не может, поражает тяжелым чувством отчаяния.
Почему они умирают такими молодыми? [Лодж имел в виду еще и Максвелла, умершего в том же возрасте, что и Фицджеральд, (неполных пятидесяти лет), а также Генриха Герца, который умер в еще более молодом возрасте, в 37лет. - Б.Б.] От непосильной работы - несомненно, их нагрузка слишком велика. Фундаментальные проблемы физики невероятно сложны. Обыкновенные люди не имеют об этом никакого представления. Они не сознают той тяжести, которая ложится на плечи немногих, кто может решить эти проблемы. Люди не могут представить себе умственного напряжения, непрерывных недель, заполненных размышлениями, которые должны привести к высочайшим достижениям в физике. Таких ученых нужно выделять и освобождать от повседневной борьбы обычной жизни; но не такова наша система. Природа щедра, и мы, имея дело с гениями, подражаем ее расточительности. Возьмите в свидетели любого дублинца: пусть он скажет нам, членом скольких комиссий и советов был Фицджеральд; пусть мы услышим, как постоянно научные общества привлекали его в качестве судьи; как много ему приходилось читать корректурных листов других авторов, когда те писали книги, как к нему обращались во всех трудных случаях его коллеги, последователи и ученики не только в Ирландии, но во всем физическом и химическом англоязычном мире.
Была ли потерей времени эта помощь другим по доброй воле, эта самоотверженная деятельность на службе обществу? Кто может ответить? Это подрывало здоровье, но у многих, кому он помог, возникало чувство большой любви и привязанности к нему. Нет, это не было потерей времени.
Если когда-нибудь на свете и был хороший человек, то это был он: посвятивший себя общественной работе, свободный от всех мелочных амбиций, ничего не искавший для себя лично; с великолепной расточительностью разбрасывавший свои идеи налево и направо и радовавшийся, если другие воспринимали и использовали эти идеи. Как быстро он схватывал суть вопроса и как был силен в критике, в развитии темы, в освещении темных мест. Положишь ему под руку трудную для понимания статью, и он, бывало, машинально брал ее, как другие берут в руки газету, и вскоре он уже был поглощен и начинал набрасывать карандашом вычисления - отражения блеснувших идей.
...Не было ума способного быстрее схватывать суть дела, не было ума более зрелых знаний, с большей готовностью применять эти знания в любой области, менее поглощенного собой, с большим стремлением войти в работу и в трудности других. Не было ума более сильного в постижении истинных затруднений физики или более плодотворного в обсуждении гипотез. Он помогал в математике - пусть Лармор расскажет нам об этом, он помогал в химии - пусть об этом скажет Рамзай, он помогал в прикладных вопросах, важных для промышленности - пусть об этом скажет нам Перри, но пусть будет позволено мне сказать о его простой, человечной, бескорыстной, проникнутой общественными интересами, полной тяжелого труда научной, учебной и семейной жизни. Да, это был человек, которого надо знать. Память о нем не изгладится. Долгая жизнь не могла бы улучшить память о нем. Он прожил свою жизнь и оказал на свое поколение столь же глубокое влияние, как и на прогресс физической науки.
Это было великое время - вторая половина XIX столетия, время, с которым совпала его жизнь. Но похоже, что оно кончается. И все же - нет, еще осталось несколько человек, и открытия носятся в воздухе. Мы должны сплотить ряды и двигаться дальше без уныния и смятения, благодарные за то, что мы знали его".

Эти слова Оливера Лоджа, который был другом и Хевисайда, и Фицджеральда, дают представление о Фицджеральде и как об ученом, и как о человеке. Биография Фицджеральда еще ждет своего автора. Мы здесь упоминаем о нем лишь в той мере, в какой он соприкасался с Хевисайдом.

Друзья и коллеги Джорджа Фицджеральда решили почтить его память, издав собрание его научных трудов. Задачу составления, редактирования и издания тома взял на себя Джозеф Лармор. Книга была издана в Дублине в 1902 г. [50], через год после смерти Фицджеральда. Я разыскал ее в одной научной библиотеке. Листы книги оказались даже неразрезанными. За восемьдесят лет хранения никто ее, наверное, не брал. Знакомство с этой книгой убедило меня в том, что для историка физики - это благодатный материал.

Вводная часть книги содержит материалы, посвященные Фицджеральду. Там напечатаны статьи Оливера Лоджа (откуда и взяты приведенные выше выдержки), Джозефа Лармора, Фредерика Трутона. В своей мемориальной статье Лармор приводит выдержку из письма к нему Хевисайда. Узнав о смерти Фицджеральда, Хевисайд писал:

"Насколько помню, я виделся с ним только дважды, один раз в течение двух часов, а другой раз, после долгого перерыва, - шесть часов. Но одно время у нас была очень оживленная переписка, и, по-моему, я его по-настоящему любил. Каким-то объяснением этого может служить взаимопонимание.
Вы знаете, что в догерцевские дни он проделал большую работу, большую не по объему, но очень выдающуюся и оригинальную, выясняя возможности максвелловской теории, которая тогда еще была в значительной мере не развита и мало понятна, и его взгляд на вещи был мне ближе всего. И вот, он считал, что и я проделал большую работу в том же направлении, и он самым щедрым образом признавал это и подчеркивал. Без сомнения, слишком щедро.
Вы помните ту написанную им рецензию на мою книгу «Работы по электричеству»? Никто не знал лучше меня, до какой степени можно положиться на его темперамент и желание оказать мне помощь. Он, обыкновенно, много писал мне о проблемах электромагнетизма, и я отвечал ему безапелляционно, подобно тому, как я обычно это делаю. Он принимал это все в очень приятной манере. Но я все время знал, что у него было более широкое поле деятельности, чем у меня, и не было времени для подробного разбора частностей.
Он, без сомнения, как никто другой, обладал самым быстрым и самым оригинальным умом. Это было высокое отличие, но, я думаю, в том, что касается его научной славы, это был его недостаток. Он видел слишком много возможностей. Его разум был слишком плодовит и изобретателен. Я думаю, что было бы лучше для него, если бы он был чуть медлительней, - я имею в виду, был бы не столь быстрым и многосторонним, но более упорным. Его бы тогда больше ценили, если не говорить о немногих" [99].

Прочитав эту выдержку из письма Хевисайда, еще раз убеждаешься в том, какой удивительный человек был Хевисайд. Он был высочайшего мнения о Фицджеральде, их связывала многолетняя дружба, и это все видно из приведенных слов. Он и в дальнейшем, в более поздних своих опубликованных работах будет вспоминать о Фицджеральде. Хевисайд посвятит ему третий том своей "Электромагнитной теории". Этот том выйдет из печати через двенадцать лет после кончины Фицджеральда, когда его имя станет понемногу забываться. Но не такой человек был Хевисайд, чтобы забывать своих любимых друзей и высоко ценимых товарищей по науке. В третьим томе "Электромагнитной теории" есть слова, проникнутые любовью к Фицджеральду и сожалением по поводу короткой людской памяти:

"Джордж Фрэнсис Фицджеральд умер. Преждевременная потеря человека, обладавшего такой поразительной и самобытной гениальностью и такой отзывчивостью, является национальным бедствием для тех, кто знал его самого и его работы. Конечно, «нация» ничего не знает об этом, и не знает, отчего это так" [100].

В этих словах выражена не только боль за недостаточно оцененные научные достижения и человеческие качества Фицджеральда, здесь чувствуется скрытый намек на собственную тяжелую судьбу Хевисайда. И, конечно, в этих словах высказана боль за "нацию" - за общество, которое не ценит лучших своих людей.

Но во всем этом еще нет ничего удивительного. Мы уже достаточно знаем Хевнсайда и знаем, что он не боялся говорить то, что думал, даже тогда, когда это грозило ему неприятностями. Удивило меня другое - то, что Хевисайд за всю свою жизнь лично встретился с Фицджеральдом всего два раза! Как можно за две встречи составить представление о человеке? Оказывается, можно, если к двум встречам добавить еще бесчисленное множество писем, общие взгляды на научные проблемы, общие взгляды на проблемы окружавшей их повседневной жизни. Были у Хевисайда друзья - и их было немало, с которыми он виделся только один раз в жизни или даже вовсе не встречался, а только вел с ними переписку. Он был для них верным другом и безотказным советчиком во всех трудных случаях. И они были ему верными друзьями, помогавшими в тех трудностях, с которыми он сталкивался. Дружба возникала из переписки (такой уж человек был Хевисайд, он предпочитал переписку личным контактам), но эту дружбу нельзя было назвать дружбой по переписке.

Посвящение Джорджу Фрэнсису Фицджеральду помещено в начале третьего тома в первом издании "Электромагнитной теории", сразу же после предисловия:

In memory of
George Francis FitzGerald, F.R.S.
"We needs must love the highest when we" know him.

Эту надпись можно перевести так:

В память Джорджа Фрэнсиса Фицджеральда
Члена Королевского общества
Кто знал его, "тот должен полюбить все самое высокое на свете".

В кавычки заключена строка английского поэта Альфреда Теннисона таз его "Королевской идиллии" *.

* Приношу здесь глубокую благодарность А.А. Аниксту, который мгновенно определил происхождение стиха, использованного Хевисайдом в посвящении.